Силой и властью

Трижды обшарив школу от чердака до последнего чулана и не найдя даже следа мальчишки, Борас понял, что быть ему негде, кроме как в подвале. Не улетел же он на крыльях хранителя, в самом деле? Прихватив канделябр, смотритель спустился в подземелье. Здешние переходы Борас знал едва ли не лучше собственной комнаты и по следам в пыли, по незакрытым дверям и сдвинутым осколкам кирпича, отвалившимся от старой кладки, сразу понял: Адалан здесь был. Правда, не ожидал, что он забьется в самый дальний коридор, в самый темный угол, где и сам-то Борас бывал всего раза два. А когда нашел малыша, склонился со светом да понял, что темная и липкая грязь, запятнавшая все вокруг — это кровь, перепугался и тут же поспешил звать хозяина.

Хозяин, едва увидел мальчишку, схватил на руки и чуть не бегом кинулся наверх, к свету. Остановился уже во дворе, долго разглядывал испачканную в крови мордашку, потом внезапно разозлился, хмуро посмотрел на Бораса, сунул Адалана ему.

— Забери... и давно с ним такое?

— Я в обед заметил, что его в трапезной нет, — соврал умгар. — Вот и... Не знаю, как давно. Может, с час, а может, и больше.

— Ты точно его не трогал? Я ведь приказал тебе от малыша держаться подальше.

Ледяной взгляд Орса мог выморозить насквозь, но Бо стоял на своем:

— Что ты, хозяин! Да чтобы мне в бездну провалиться — и в мыслях не было! Разве я сумасшедший, чтобы такое золото попортить! Вот клянусь — пальцем не трогал.

— Знаю я тебя, кровожадный развратник. Неси ко мне, в гостевой уложишь. И ночной невестой напои — у тебя есть, поди? — да не жалей, это помочь должно.

Чтобы Нарайн взял мальчишку в дом? Неслыханно... Смотритель очень удивился, но указания выполнил в точности: уложил малыша в постель, послал за вином, а потом долго с ложки отпаивал. Через некоторое время явился и хозяин. Ходил кругами, молчал, только зло поглядывал на больного. К вечеру Адалан, наконец, пришел в себя, но как только увидел Бораса — вскинулся, соскочил с кровати и тут же свалился. Кровь носом хлынула так, что почти сразу на полу набежала лужица. Бо снова поднял его и уложил, а потом все же посмел голос подать:

— Хозяин, может, лекаря позвать, а? Умрет же мальчишечка...

Нарайн не ответил, только спросил:

— Он Лина видел?

— Так... как не видеть-то? Ты же сам велел, чтобы все видели.

Купец опустил голову, и Борасу на миг показалось, что бессердечному Орсу жаль. Но это и правда был только миг — в следующий миг Нарайн стал прежним: высокомерным, спокойным и уверенным.

— Тогда не нужен ему лекарь. Не поможет. Собирай парня в дорогу. Вымой хорошенько, волосы расчеши. И напои так, чтобы спал — возиться с ним мне будет некогда. В Мьярну поеду, продам, пока есть, что продать. Да поторопись: на закате готов должен быть.

Вот так. Продаст. И никогда больше не увидит Борас маленького Адалана. Это ясно: всех воспитанников рано или поздно продают, но смотритель в глубине души все-таки не верил, что Нарайн Орс продаст его сладкого мальчика. Ну... ему бы уж тогда отдал, что ли? А он бы малыша любил. Ласкал бы его, кудри золотые причесывал... он бы с ним аккуратно, даже бить бы не стал, чтобы красоту не портить. Перерезал потом горло — и все. И лежал бы сладкий на травке во дворе, такой тихий, нежный... а зачем ему жить? Что из него вырастет? Дорогой раб вдвое умнее хозяина? Образованная игрушка для какого-нибудь скота с деньгами? Или еще один праведный мститель, вроде почтеннейшего Орса или самого Бораса?

Даже губы задрожали от жалости.

Ну, хватит! Одернул себя Бо. Никогда Адалан ему не достанется — не про его честь этот мальчишка, так что и мечтать нечего. Продаст хозяин — все к лучшему: может, и выскребется щенок, живучий ведь тоже. А с глаз долой, как говорится, и жить легче.

Очень уж старый умгар своим теплым местом дорожил.

3

Осень года 628 от потрясения тверди (пятнадцатый год Конфедерации), Мьярна.

 

Нарайн гнал коня в ночь и до сих пор не верил, что все происходит на самом деле. Он, в одиночку, верхом, с больным мальчишкой на руках мчится в Мьярну на осеннюю ярмарку! И ведь даже не собрался как следует: ни припасов не взял, ни заводную лошадь — не подумал. Покидал в сумку кошель, пенал да кувшин ночной невесты... теперь вот решай, как быть: и малыша не уморить в дороге, и коня не загнать. Впрочем, и конь бежит легко — буннанские скакуны быстры и выносливы, не только же за стать их ценят, — и мальчишка, опоенный дурманом и пригревшийся у него под плащом, крепко спит, чуть слышно посапывая. Только вот сам Нарайн уставать начал, мысли не те в голову полезли...

...Вспомнилось, как впервые отец его на ярмарку взял. Он тогда был чуть постарше Адалана, зато Озавир — гораздо моложе его сегодняшнего. И вещателем еще не был — только-только место отца в Форуме занял. Веселый был, щедрый, покупал все подряд, кто что ни попросит, милостыню раздавал, словно весь мир одарить собирался. Любимому сыну, в ту пору единственному, коня купил... не коня — это Нарайн коня выпрашивал — жеребенка-сеголетка, сказал, мол, раз просишь зверя — вот тебе, сам и воспитывай. Нарайн того солового полукровку по сей день помнил, хотя были у него кони и быстрее, и краше, и дороже... вот хоть этот, что сейчас под ним — чистых кровей, белоснежный и белогривый.

А потом Нарайн этой дорогой дважды прошел: с юга на север и с севера на юг. И было у него имущества всего-то отцовское имя, нечеловеческая злость да гордость старшего рода, четвертого в Орбине. Даже Вейзы были шестыми, про одиннадцатый Лен с их убийцей-Айсинаром и вспоминать не хотелось.

Только где теперь эта гордость? Немыслимо: Орс — работорговец. И везет мальчишку на ярмарку не ради радости и праздника, а чтобы продать! Продать тому, кто любит молоденьких мальчиков и души не пожалеет, чтобы иметь в своих покоях златокудрого орбинита... докатился. Предки не то что в бездне — в сияющих чертогах со стыда сгорят...