Силой и властью

Ударили по рукам, Рауф отсчитал пять талари и тут же уселся выписывать вексель. Нарайн попросил тоненькую улыбчивую подавальщицу принести вина на всю компанию. Пока посетители радостно выпивали за удачную сделку, как это издавна водилось на мьянских торжищах, в зале постоялого двора вдруг появился еще один мальчишка. Он незаметно протиснулся между взрослыми, подошел к столу, за которым расположились торговцы, и во все глаза уставился на маленького орбинита. Золотоволосый малыш, голый, перепуганный и дрожащий, тоже оглянулся на незнакомца, долго его разглядывал и наконец робко улыбнулся.

Незнакомец был несколькими годами старше маленького невольника и совсем не походил на обычных мьярнских детей. Был он худ и бос, одет в одну только длинную до колена синюю рубаху с широкой не по размеру горловиной, из которой торчали тощие плечи с выпирающими ключицами. Его можно было бы принять за нищего, если бы рубаха не была сшита из лучшей шерсти, мягкой и плотной даже на вид, а на цыплячьей шее не висел бы шнурок с нанизанными деревянными бусинами удивительно тонкой и искусной резьбы.

Несмотря на худобу и бледность, мальчишка казался сильным и ловким не по годам. Короткие растрепанные волосы напоминали вороньи перья. Черты, слишком резкие для детского лица, и особенно большие раскосые глаза казались неправильными, почти уродливыми, но странным образом завораживали, приковывали взгляд. Нарайна даже передернуло от неприязни, когда он понял, что уже пару минут разглядывает мальчишку.

— Малыш, ты чей? — спросил Рауф, но ответа не дождался.

Он спросил еще раз на умгарском, повторил на нескольких языках, расхожих среди торговцев: мальчишка будто не услышал — с восторженным благоговением продолжал разглядывать невольника-орбинита. Потом протянул руку, и обветренная чумазая пятерня обхватила маленькую ладошку. Златокудрый мальчик и не подумал отдернуть руку или испугаться, напротив, сам сжал пальцы нового знакомца и улыбнулся еще шире. Нарайн даже испугался: еще чуть-чуть — и его товар разревется, а не разревется, так опять кровь носом потечет.

— Шел бы ты к матушке, рано еще по кабакам-то прохаживаться.

Нарайн поднялся, взял чужака за плечи и хотел вывести вон. Не тут-то было — черноволосый резко дернулся, стряхивая его руки, и с такой яростью глянул, что пришлось отступить.

Хранитель. Да еще и ребенок... ему-то что понадобилось в "Златороге"?

За пятнадцать лет, минувших с войны, Нарайн редко встречал хранителей: оборотни человеческих поселений не любили, а больше всего не любили рынки, кабаки, лавки и прочие людные и шумные места. К тому же все хранители, которых он когда-либо встречал, были взрослыми мужчинами. Конечно, Нарайн понимал, что у даахи, как и у любых других божьих тварей, должны где-то быть и женщины, и дети, но как и где они живут и почему не появляются среди людей, он не знал, да и никогда не задумывался. А тут — нате вам — ребенок... Не один же он здесь?

И как в подтверждение его мыслей в трактир вошел мужчина. Высокий, поджарый, в такой же шерстяной рубахе, как у мальчика, только без рукавов, с волчьей шкурой вокруг бедер, весь обвешанный ожерельями и браслетами, с белоснежными косами до пояса. Нарайн презрительно усмехнулся: варварство почище буннанских конских черепов с хвостами. Конечно, еще с семинарии он помнил, что все эти побрякушки не просто так: семейные отношения, дружеские связи, орудия служения — даахи с таким не шутят. А этот — еще и тиронский магистр: за плечами висел свернутый лиловый плащ. Может, все его пренебрежение к оборотням на самом деле — страх? Нет смысла себя обманывать.

Магистр-хранитель посмотрел сначала на детей, которые все еще держались за руки, потом на торговцев, заглянул в глаза Нарайну и чуть заметно склонил голову:

— Мир этому дому, удачи честным торговцам. Я — хааши Рахун из клана Волка. — Негромкий голос даахи ветром пронесся по залу. — Это, — магистр указал подбородком на малыша-невольника, — твой ребенок?

— Я — Нарайн Орс из Орбина, а это — мой раб, — все так же усмехаясь ответил Нарайн. — Правда, уже не мой, я его продал и сполна получил расчет.

Хранитель не удостоил его ответом. Он позвал своего ребенка, сказал что-то, попытался увести. Но тот замотал головой и руку нового приятеля не выпустил. Старший попытался уйти один, надеясь, что мальчишка последует за ним, — не вышло, упрямец только ближе подошел к маленькому орбиниту и насупился. Пришлось магистру вернуться и присесть рядом с детьми. Он долго, терпеливо что-то объяснял, указывал на купцов, повторял, уговаривал — все без толку. Чувства оборотней можно было читать по лицам, как по открытой книге: магистр был не на шутку взволнован и, похоже, готов на все, лишь бы поскорее забрать отсюда своего мальчишку.

Вот и правильно, подумал Нарайн. Мьярна — не Тирон, и уж подавно не Поднебесье, здесь свои законы.

Но мальчишка не был послушным ребенком. Он лишь фыркнул, топнул ногой и уселся на скамейку.

4

Осень года 628 от потрясения тверди (пятнадцатый год Конфедерации), Мьярна.

 

— Я никуда не пойду без него! Он им не нужен — значит, он не их, ты сам говорил! Ему плохо, страшно, больно... он звал меня!

Ягодка топнул ногой и уселся на скамейку.

Магистр Ордена Согласия хааши Рахун из клана Волка, прозванный Белокрылым, впервые за двадцать пять лет чувствовал себя настолько растерянным. Когда сын вырвал руку из его ладони и, метнувшись в сторону, исчез в толпе, он еще надеялся, что все обойдется. Он, как и маленький Ягодка, уже давно почувствовал близость чего-то огромного, неизвестной силы, но не стремился к ней — он знал, что сила всегда опасна. Почему только до сих пор не научил этому сына?! Пока он, взрослый и мудрый, надеялся, что сила его не заметит, не позовет, мальчишка только и ждал зова. И вот, дождался... Дитя старшей расы, больной, опоенный опасным дурманом, товар на продажу — маг, способный зажечь солнце.