Круги на воде

Несли по большей части величественную чушь. Набарзан едва заметно кривился от безудержного славословия. Общий смысл сводился к тому, что великому царю лучше дать сражение в Каппадокии, но ничто не помешает ему с той же лёгкостью победить и в Киликии. Поскольку дерзких яванов следует покарать, как можно быстрее, то лучше всего вести войско в Киликию. Или в Каппадокию. Короче, как будет угодно великому царю. Советчики...

Иногда из потока цветистых восхвалений вообще нельзя было извлечь ничего осмысленного. Большинство присутствующих эллинов не могли по достоинству оценить конницу персов и не видели её преимуществ в сражении на равнине. Многие мыслили привычными образами своей воюющей в пешем строю родины и твердили одно: на равнине враг возьмёт своё фалангой. Набарзан отметил, что слушая их, царь царей еле заметно кивает. Соглашался, эллинофил, чему в немалой степени способствовало то, что яваны не растекались мыслью по дереву и высказывались в более доходчивых выражениях, чем персы.

За удар в Каппадокии высказались немногие македоняне, бежавшие от Александра. Они-то, как раз, бывшие совсем недавно гетайрами, знали цену тяжёлой кавалерии. Царь царей оперся на подлокотник – верный признак, что государь колеблется, однако Равамитра, получив слово, с большим пылом принялся убеждать Дарайавауша идти в Киликию. Его речь была щедро пересыпана доводами в пользу такого решения, по большей части надуманными, но та страсть, с которой он их излагал не оставляла времени как следует задуматься. Начальник конницы убеждал государя в том, что не следует на эту конницу полагаться. Он в красках расписывал силу македонской фаланги, о которую, по его словам, бактрийцы при Гранике разбились, как о скалу.

"Только твои наёмники и кардаки, великий государь, смогут противостоять яванам".

Услышав откровенную ложь про Граник и бактрийцев, Бесс побагровел, но, вспылив, растерял все красноречие и ограничился бессвязным ворчанием.

Набарзан следил за Артаваздой и отмечал, что старик явно нервничает. Наконец, после того, как высказался и отступил на своё место Оксафр, Артавазда, рванувшись из второго ряда придворных, бросился к царю царей, повалился на колени и впечатал лоб в дорогой ковёр.

– Смилуйся, великий государь!

Набарзан ждал этого, посему раньше телохранителей (в сущности, он ведь и сам телохранитель) подлетел к дерзкому и приставил к его шее обнажённый акинак.

По рядам придворных пробежал ропот. Царь царей нахмурился, однако жестом приказал хазарапатише убрать оружие и отпустить старика.

– Что случилось, почтенный Артавазда? Почему ты ведёшь себя столь недостойно?

– Прости, великий государь! Я решился на подобную дерзость от отчаяния. Уже несколько месяцев я лишён радости видеть моего повелителя и говорить с ним! Зная, как ты был добр ко мне в прошлом, великий государь, я теряюсь в догадках о причинах твоей немилости.

– Встань, Артавазда.

Старик не шелохнулся.

– Поднимись! – повысил голос царь царей.

Артавазда встал, однако всё равно не поднимал глаз на царя царей, согнувшись в поклоне.

– Твой повелитель был занят приготовлением к войне, – холодно сказал Дарайавауш, – и потому ему не достало времени уделить тебе внимание. О чём же ты просишь в столь неподобающей форме?

– Государь, некоторое время назад мне стало известно об измене. Я был лишён возможности увидеться с тобой и коварный план врага претворился в жизнь. Желающий зла тебе, о великий, рассказал Антигону о том, что ты повелел моему зятю Мемнону оставить Ионию. Именно поэтому Одноглазый устроил нападение на Тарс. Он понял, что со спины ему больше ничто не угрожает!

– Почему ты не сообщил об этом хазарапатише? – грозно спросил царь царей.

– Ещё в Вавилоне я ежедневно являлся к нему, добиваясь приёма, но хазарапатиша не удостоил меня этой честью. Всякий раз писцы отмечали мой визит, но и только.

Дарайавауш посмотрел на Набарзана.

– Это ложь, – помотал головой тот.

– Мои слова легко проверить, – сказал Артавазда, – если почтенный Набарзан развернёт свитки с перечнем посетителей.

Лицо Набарзана стало ещё темнее.

"Так ты, значит, ко мне на приём рвался, а не к хшаятийе?! А я тобой пренебрёг? Змея! Интересно, чью же измену ты раскрыл?"

Царь царей некоторое время молчал, потом объявил:

– Я разберусь с этим делом позже. Сейчас не время и не место. Яваны уже захватили Тарс, твои слова, почтенный Артавазда, прозвучали слишком поздно.

– Позволь сказать ещё слово, великий государь, – ещё ниже согнулся старик.

– Говори.

– Я получил голубиной почтой письмо от моего сына. Фарнабаз пишет, что Мемнон присмерти и в любом случае не может выполнить твой приказ, великий государь. Однако мой сын увидел способ, как можно извлечь выгоду из гнусного предательства.

– Какой способ? – удивился царь царей.

– У яванов не так уж много сил. Для нападения на Тарс они посадили на корабли всех своих воинов в Милете и Эфесе. Всех воинов, – повторил старик, – теперь эти города беззащитны. Фарнабаз мог бы взять их с теми силами, какие у него есть, но он не имеет на то полномочий. Старший пока Мемнон, а он лежит в постели и может испустить дух в любой момент. Фарнабаз знает, что приближается Тимонд, сын Ментора, которому поручено принять командование. Мой сын пишет, что Ватафрадата намерен подчиниться Тимонду и не желает штурмовать Милет.

– Ты просишь отозвать Тимонда?

– И передать Фарнабазу титул карана, – бросил Набарзан.

Дарайавауш посмотрел на него, потом снова на Артавазды.

– Выступление Фарнабаза будет полезным, – сказал Сиявака.