Круги на воде

Набарзан споткнулся на полуслове. Все военачальники вновь посмотрели на царя царей. Государь молчал. Набарзану вдруг показалось, что он оглох: неведомая сила, сдавив голову железными тисками, изгнала прочь почти все звуки. Мир сжался до размеров царского шатра и шумевший на десять тысяч голосов огромный лагерь исчез без следа. Лишь всплески капель эллинской клепсидры в углу рвали мёртвую тишину. Повелитель половины мира подался чуть вперёд, опершись на подлокотник кресла. Густые брови почти сомкнулись. Пальцы, на каждом из которых поблёскивал перстень с огромным рубином или изумрудом, погрузились в роскошную рыжую бороду, перебирая кудри.

– Собрать на завтра высший совет, – приказал царь царей.

 

Придворный этикет персов предполагал строгое исполнение огромного количества ритуалов. По большей части они были призваны явить подданным ослепительный блеск величия хшаятийи. Некоторые представители династии, Дарайавауш Великий, Хшаяршан и Ваука, были деспотами, не нуждающимися в советчиках, а если и прислушивались к чужому мнению, то лишь в узком кругу придворных и родственников. При их правлении высшие советы являлись лишь формой волеизъявления государя. Они не длились долго, ибо устраивались, когда все необходимые решения уже приняты.

Совсем не так правил Дарайавауш. Не ограниченный ничем, кроме власти Ахура Мазды над его телесной оболочкой, он, тем не менее, при принятии решения готов был выслушать мнение каждого придворного. Многим это льстило.

Во время высших советов Набарзан часто ловил себя на мысли, что никак не может определить, что же на уме у повелителя в этот раз. Дарайавауш, внимательно выслушав советы, зачастую поступал им наперекор. Зачем же ему в таком случае требовались советчики, если решения он принимал заранее, подобно своим, не ведавшим сомнений предкам? Набарзан предполагал, что царь царей не столько слушает советы, сколько пытается вникнуть в интонации придворных. Определяет, какова их собственная уверенность в произносимых речах.

На малом совете повелитель не объявил решения, значит, оно будет оглашено здесь и сейчас. Покинув покои государя, хшатрапавы продолжили спор. Разумеется, никто никого не смог переубедить, ибо все преследовали личные интересы. На высшем совете победит тот, кто за ночь сможет найти ещё более убедительные слова и превзойдёт в красноречии соперников. Однако там советников будет не семеро, а несколько десятков. Конечно, высказываться будут не все, а лишь те, кому предоставит слово царь царей. Список этот утверждён заранее. Большая часть приглашённых на совет в него не попала, им просто подтвердят их достоинство самим фактом приглашения. И все же совет вполне способен затянуться на весь день, если повелителю достанет терпения.

Ожидание выхода государя затягивалось. Набарзан снова посмотрел на Артавазды. Старик молодится, стоит прямо. Нет, его болезнь – ложь. Усыпил бдительность хазарапатиши. В списке тех, кому позволят говорить, его нет. Другого шанса у него не будет, значит, он попытается обратиться к государю прямо сейчас, нарушив протокол. Рискует дед. Что он скажет? Царь царей напряжён, раздражён наглостью яванов, срывающих его стройный план войны. Он может рассердиться на дерзкого. Хорошо бы так и случилось.

Из заднего помещения шатра появился евнух, распорядитель двора, и, ударив церемониальным посохом о застеленный дорогими коврами деревянный помост:

– Склонитесь перед великим хшаятийей хшаятийянамом, арием из ариев, милостью Ахура Мазды властителем Парсы, Вавилонии, Бактрии...

Подданные согнулись пополам, приложив одну ладонь к лицу, словно принимали в неё руку повелителя для поцелуя. Не шелохнулись лишь телохранители.

– ...Лидии, Карии, Фригии...

– Поднимись, Набарзан, – раздался мягкий голос, прервавший напыщенную речь евнуха, – поднимитесь все.

"Властитель Лидии, Карии..."

Аристомед отвернул в сторону лицо, пряча кривую усмешку, но она не укрылась от внимания евнуха, и тот возмущённо поджал губы.

Внимание прочих придворных было целиком и полностью приковано к персоне царя царей.

Этот сорокавосьмилетний муж, взошедший на престол благодаря интригам коварного Багавахью, поистине восхищал подданных своими добродетелями. Мягкий и милостивый, обходительностью он резко отличался от жестокого Вауки. Умеренный в пище, не злоупотребляющий вином, он сохранил свежесть лица и молодость тела.

Устав от бесчисленных злодеяний Вауки, жестоко топившего в крови одно восстание за другим по всей державе, казнившего множество "благородных" из подозрений в неверности, и во всём слушавшего Багавахью, свою злобную цепную собаку, или, скорее, змею, подданные боготворили Дарайавауша. Предпочитали не замечать его недостатков: недоверчивости ко всем и прежде всего, к самому себе.

"Великий бывает вспыльчив и в гневе способен обречь смерти того, кто рассердит его? Да ну, это ж как его надо рассердить... А вспомните-ка Вауку".

Все познаётся в сравнении. Держава персов давно не знала такого правителя, как Дарайавауш.

Царь царей поистине величественен. Среди своих полководцев он не самый высокий, но все они рядом с ним кажутся малорослыми, даже если он сойдёт с тронного возвышения.

Дарайавауш опустился в резное кресло. Четверо "носящих айву" в полном воинском облачении, одетые в рубахи сотни "Пурпурных", с невозмутимыми лицами, наполовину скрытыми полами башлыков, замерли за спиной повелителя.

Придворные спрятали свои ладони в широких рукавах. Дарайавауш пригладил окрашенную охрой длинную кудрявую бороду и коротко кивнул Набарзану.

Хазарапатиша в короткой речи объявил суть обсуждаемого. Далее, согласно протоколу, евнух принялся вызывать для произнесения речей тех, кому это было позволено. Придворные выходили вперёд, останавливаясь в десяти шагах от государя, и повторно совершали проскинезу[11], оставаясь в согнутом состоянии, пока царь царей не позволял им выпрямиться и говорить.