Страница 6 из 11
* * *
— Нозоми, ты меня слушаешь? — послышался голос у меня за спиной.
Я оглянулась. Отец, уже начинающий седеть, со смешными усами и голубыми, как небо, глазами, такими глубокими, строго смотрел на меня. Точнее, я не думаю, что он злился, я ведь всего лишь увлеклась раскрашиванием какой-то картинки в книге.
— Нозоми, что ты творишь? Это же фолиант семнадцатого века! — папа выхватил у меня из рук карандаш и книгу и стал разглядывать мою шалость. — Ну молодец… Нечего сказать!..
— Пап… Я не хотела… Я думала… — слёзы навернулись на глаза; я начала судорожно хватать воздух ртом.
Отец лишь покачал головой.
— Ничего не поделаешь, что ж, всё равно время нашей семьи подошло к концу, — он сел в кресло и, захлопнув книгу, положил её на столик подле себя. Я залезла к нему на колени и прижалась к груди. Он начал гладить мои волосы. В эти минуты мне всегда казалось, что в мире есть только мы двое, а всё остальное, всё, что было за дверями нашей семейной библиотеки, давно растворилось в облаках. — Это больше никому не понадобится, правда ведь?
Дневное солнце через огромное окно заглядывало в зал, прокрадывалось своими лучами в самые его глубины, вылавливая малейшие тени.
— Папа, расскажи, как вы с мамой охотились. Ну, пожалуйста!!! — я потрясла его за плечо. Мне очень нравились его рассказы о всяких монстрах. Особенно те, где он охотился с мамой. Я её совсем не знала: она умерла, когда я только родилась.
— Знаешь, однажды мы с мамой… — начал он и замолчал.
— А дальше?
Он потёр глаза. Продолжал молчать. Потом открыл рот и начал что-то говорить, но я не услышала ни слова из сказанного им. Попыталась ему сказать, но не услышала и самой себя. Дёрнулась, оглянулась по сторонам и закричала, но из горла опять не вылетело ни звука: по стенам, словно чернила в воде, расползались тёмные пятна. Одно, игнорируя всё мыслимые законы, появилось прямо в лучах солнца и теперь растекалось, поглощая всё вокруг себя.
Я попыталась вырваться, но отец держал крепко, продолжая что-то говорить. Обернувшись к нему, я снова беззвучно закричала: из уголка его рта текло нечто чёрное. После глаза наполнились точно такой же жижей, которая теперь стекала по его щекам. Он продолжал что-то говорить, не обращая на это ни малейшего внимания, словно ничего вокруг не происходило, будто это не он должен давиться сейчас чёрной жидкостью.
Очередная попытка высвободиться ни к чему не привела, а тьма вокруг уже успела заполнить собой всё и теперь карабкалась вверх по креслу. Всё, что мне оставалось — это покорно принять свою судьбу, едва не забыв как дышать. Я в ужасе смотрела, как невесомая субстанция покрывает моё тело, тело отца, его лицо и в конце смыкается вокруг меня так плотно, что я ничего уже не вижу. И меня больше никто не держит.
Я хочу спросить в пустоту, где отец, но с моих губ если и срывается хоть какой-то звук, то я его не слышу. Тишина и тьма. Подношу руки к своему лицу, но не вижу даже их. Такое чувство, что я парю в воздухе. Только вот воздуха тоже нет. Никаких ощущений. Совсем. Через какое-то время вокруг начинают плясать цветные пятна, но я осознаю, что это попытки сознания избавиться от страха, заполнить информационный вакуум. Чувства обострились на максимум, но я не чувствую даже прикосновений к собственному телу. Пустота, вокруг пустота.
И неожиданно в этой пустоте кто-то хватает меня за руки и тянет куда-то. На этот раз я чувствую каждый палец на руках нечто. Это человек? Папа?
Но если это отец, то почему мне так страшно? Почему мне кажется, что сердце вот-вот разорвётся от ужаса?
— Нашёл, — неожиданно слышу я из тьмы чей-то голос. Хриплый и столь ужасный, что снова хочется закричать. — Я нашёл тебя.
* * *
Я очнулась на полу, сидящей около распахнутого шкафа. В ногах валялась деревянная шкатулка — то немногое, что я привезла с собой из отцовского дома. Точнее, важнее была вовсе не она, а её содержимое — камень, размером с детский кулак. Он выглядит совершенно невероятным: словно сгусток чёрного дыма оказался навеки заточён в стекло — изредка внутри проскакивали невесть откуда взявшиеся синие переливы. Камень всегда оставался холодным, и сейчас, после кошмара, он казался просто обжигающе ледяным. Я устало прислонила его ко лбу. Меня снова лихорадило.
Впервые за месяц я услышала голос этого нечто. И он меня пугал. Нет, это мягко сказано, слишком мягко. Он вгонял меня в животный ужас. Казалось, что проведи я во сне ещё немного времени, то точно лишилась бы рассудка, если бы не померла от страха.
— Папа… — прошептала я, свернувшись на полу калачиком и судорожно всхлипывая. — Мне страшно, папа…
Я не ждала, что мне кто-то ответит, тем более мой отец был мёртв уже тринадцать лет. Всё, что у меня осталось от него на память, — этот камень. Понятия не имею, почему из всех его вещей я выбрала именно его. Нет, конечно, причина объяснимая. Более чем объяснимая.
Я прекрасно помню, как папа достал из шкафа и развернул шёлковый свёрток, а после положил на кофейный стол этот камень. Чёрная сердцевина камня и тогда поглощала всякий попадающий на него свет: казалось, что внутри самая настоящая бездна. Устрашающий, и в то же время завораживающий.
— Это — Повелитель демонов, — холодным, словно лёд, голосом тогда объяснил мне отец, когда увидел мой растерянный взгляд. Я не поверила ему, на что он лишь усмехнулся. — Да, на первый взгляд это просто камень. На самом же деле — душа демона, запечатанная в материю. Это была долгая битва. Пятьсот лет назад наши предки одержали славную победу, заточив второго повелителя демонов в эту темницу. Если бы ты знала, сколько сил и крови было потрачено на это. Он был очень хитрым и вёртким, но всё же нашей семье удалось это сделать.
С самого рождения я слышала столько историй о них. Мой отец не раз рассказывал мне об охотах, но ни разу не ходил на них. Даже ночью, если мне снились кошмары, я всегда находила его в спальне. Говорят, что после того, как заточили короля демонов, остальные его собратья стали аккуратнее и куда незаметнее себя вести, а то и вовсе перестали наведываться в наш мир. Ремесло охотников начало увядать за своей ненадобностью, а население планеты резко возросло, от чего дела, творимые демонами, стали практически незаметными. Возможно даже, что с годами они стали ещё хитрее, ещё больше скрытными.
С тех пор, как отец показал мне камень, мне казалось, что теперь я никогда не смогу с ним расстаться. Почему-то было всё равно, кто там сидит, демон или ангел, сам камень нравился мне до чёртиков, словно сороке блестяшка, и я не могла и дня прожить без него. Удивительно, но отец не возражал против моего пристрастия и даже позволил играть с темницей демона, но при одном условии: никогда никто не должен касаться его металлом. Это условие благополучно выполнялось уже столько лет. По этой самой причине я не носила колец.
Камень стал мне спутником и молчаливым слушателем моих бед и историй из жизни. Я делилась с ним своими мыслями, идеями и просто новостями о случившемся в мире. Камень же, как ни странно, терпеливо слушал всё, что я ему говорила. Отец с детства учил меня не рассказывать всем о себе и своей семье, а камень был камнем и не мог рассказать обо мне окружающим, поэтому я нещадно мучила его своим тарахтением и бурчанием, зачастую так и засыпая с ним в руках.
— Только ты меня и понимаешь, — вздохнула я, прижимая камень к груди. — Наверно, уже устал от моего нытья, да?
Камень молчал. Идеальный собеседник.
Я никак не могла понять, почему я не выкинула его? Мне совершенно не хотелось говорить кому-либо о его существовании: ни тёте Маргарет, ни сестре, ни даже Станиславскому. Понимала, всю опасность, которую несёт эта штука, но ничего поделать не могла. Это сбивало с толку, и в то же время я убеждала себя в том, что это всё, что осталось от отца, словно если я выброшу его в реку или где-нибудь закопаю, то лишусь даже малейших воспоминаний о нём, будто каким-то волшебным образом сделается так, что папа никогда не существовал. Меня пугала эта мысль.
С годами я перестала воспринимать камень с демоном внутри как угрозу — теперь он ассоциировался у меня исключительно с отцом, и я привязалась к нему настолько, что и недели не могла прожить без него.
На потолке плясали тени, отбрасываемые ветками деревьев от света уличных фонарей. Сейчас они казались какими-то мифическими существами, но даже так не могли бы напугать меня сейчас сильнее, чем кошмар. Так хочется спать и так страшно закрыть глаза.
Рывком поднявшись с пола, я включила лампу на столе, спрятала камень обратно в шкатулку и убрала её в шкаф, после чего занялась приготовлением кофе. К счастью, на этаже стоит кулер с водой, а в ящике стола обнаружилось несколько пакетиков растворимого кофе. Недолго думая я сыпанула в чашку сразу два. Руки тряслись. Вернувшись в комнату, села в любимое кресло, поджав ноги, и просто смотрела в стену, пытаясь ни о чём не думать, потому что всяческая мысль возвращала меня к кошмарному нечто из сна.
Допив напиток, который по идее должен был придать мне бодрости, я поставила чашку рядом с креслом. Потянувшись, взяла со стола телефон с новыми наушниками и, найдя радио со спокойной музыкой, решила посвятить остаток ночи ей. Несколько раз я начинала дремать, но почти тут же вспоминала, чем грозит мне сон, от чего снова открывала глаза и била себя по щекам. В четыре часа утра, когда за окном начало светать, я надела спортивный костюм и, поменяв наушники на более удобные вкладыши, пошла на стадион, нарезать круги. Охранник на выходе из общежития сонно поприветствовал меня, продолжая смотреть какой-то фильм на планшете, даже не додумавшись проверить, сколько сейчас времени на часах и какого чёрта я тут делаю.
Как и ожидалось, стадион пустовал. Конечно, нормальные люди в такую рань спят. Ненормальные — гуляют по барам, клубам или просто встречают вместе рассвет в значимых, как им кажется, местах. Создавать воспоминания вместе с кем-то — любимое занятие романтиков. Сейчас им кажется это значимым, а восход солнца является едва ли не символом новой жизни, словно очередной день что-то резко изменит в них самих. За этим восходом последует множество других таких же, но людям нравится считать, что именно этот особенный. Если честно, сейчас мне тоже казалось, что первые лучи солнца сейчас прогонят от меня кошмары так же, как они прогоняют прочь ночной мрак, но это был лишь самообман — он вернётся, стоит мне только коснуться головой подушки.
Прохладный утренний воздух освежал едва ли лучше кофе, а общая усталость навалилась едва ли неподъёмным грузом. Я выдохлась после первого круга и теперь просто плелась, стараясь не споткнуться, запутавшись в собственных ногах. Это смешно. Правда. Даже специальный плейлист, который я с любовью подбирала для тренировок, совершенно не придавал сил и вгонял в сон. Зевнув, я просто села посреди дорожки и начала снова делать растяжку. А после и вовсе легла на спину и смотрела, как в предрассветном небе медленно плывут малиновые облака.
— Перистые — к ветру, — пробормотала я сама себе. — Хочу дождь…
Кое-как найдя в себе силы чуть позже, я прошла пару-тройку кругов, убив тем самым ещё час времени, после чего пробежала лишь половину и поняла, что настал мой предел — нужно поспать. Иначе я просто отключусь здесь и сейчас. Возвращение в общежитие походило на последний путь заключённого перед тем, как его казнят. Словно моя кровать теперь была электрическим стулом. Подъем на четвёртый этаж вообще стал теперь испытанием стойкости и целеустремлённости: хотелось усесться в угол лестничного пролёта за горшок с мандариновым деревом, прикинуться хозяйственной утварью и поспать, совершенно наплевав на сомнительное удобство такой затеи. Сил на принятие душа и переодевание у меня не оказалось — я просто рухнула на кровать в чём была, не разуваясь и едва не забыв закрыть дверь.
— Я тебя не боюсь… — заплетающимся языком предупредила я нечто из своего кошмара, словно оно могло меня слышать. — Можешь не лезть ко мне хотя бы пару часов? Или я сама буду тебя пугать и не давать спать…