На другом берегу

-И не спорь! С матерью спорить научилась! Дождёшься, я отцу напишу. Он тебе покажет, как с матерью спорить. Он тебе мозги вправит…

Харалампий «вправлял мозги» маленькой Марине, по выражению матери, редко да метко, не обращая внимания на слёзы и мольбы, и девочка «усваивала уроки» надолго. Мама всегда принимала сторону отца. «Мало тебе всыпали, неплохо бы добавить!» - говорила обычно София, когда Марина приходила к ней искать утешения. Илья – никогда не поднимал на неё руку. Зря это мама... Она всегда была послушной дочерью и женой. Пожалуй, слишком послушной. За что же бог так жестоко наказал её, лишив самого дорогого: отца, мужа, дочери и мамы…

Когда становилось особенно тяжело, Марина утешала себя: «Анечка там не одна, она с бабушкой. Ей ведь – нужнее, чем мне. Вот Аня и позвала её к себе. И мама – ушла.

… А Марина – осталась. И ей надо было жить дальше.

Харалампий  так и не узнал о смерти жены, как не знал о том, что у него была (была!) внучка. Марина никогда не отвечала на редкие письма отца, которые выбрасывала не читая. Ей надо было привыкать жить одной, и для этого требовалось немало мужества. И как знать, выкарабкалась бы Марина?..

Помог ей, как ни странно, участковый терапевт, лечивший маму и бывший в их доме частым гостем.(Да и не гостем уже, - почти своим, и Марина всегда пекла к его приходу пирожки с его любимым сливовым повидлом…). Терапевт по привычке заходил иногда к Марине, и она, улыбаясь через силу, извинялась: «А пирожков сегодня нет…»

- Как так нет? Почему нет? А я, признаться, на них рассчитывал… А что у тебя, голубушка, вообще есть? – и шёл по-хозяйски на кухню. – Ооо, да у тебя и холодильник пустой! Нельзя же так!

- Не могу я есть, не лезет ничего, - оправдывалась Марина.

- Это мы поправим, - обещал Марине врач. – Вот тебе, голубушка, рецепт. Принимать четыре раза в день. Я приду, проверю. А не будешь лечиться – в больницу положу.

«Утром завтрак: овсянка со сливочным маслом, бутерброд, кофе, - читала Марина выписанный терапевтом рецепт. – На обед: первое, второе и третье. Через три часа полдник: шоколад, сухофрукты и орехи. Вечером – ужин и чай с мятой. На ночь ванна с пихтовым маслом». На рецепте стояла печать – настоящая…

«Лекарство» помогло. Марина понемногу приходила в себя. Ей уже не надо было столько работать – не для кого. Появилось свободное время, и Мари не знала, чем его занять. Впрочем, она не давала себе поблажек. Вставала в шесть утра и занималась гимнастикой. Илья великодушно оставил ей «шведскую стенку» и кольца (которые она забрала при переезде и, вызвав слесаря, потребовала – «сделать». Слесарь долго удивлялся, но «сделал»). Гантели с успехом заменял чугунный утюг – их «семейная реликвия». Для Марины он был, пожалуй, тяжеловат, но так уж сложилось – всё в её жизни было «тяжеловато», и на общем фоне утюг выглядел вполне уместно.

Дома нашлось несколько кассет с греческой эстрадной музыкой, присланных в подарок отцом - Теодоракис, Ксархакос, Хадзидакис… Были у Марины и пластинки, купленные в Москве: Лаки Кесоглу, Маргарита Зорбала, ансамбли «Бузуки» и «Эллада». Марина занималась, слушая любимые песни: сорок минут утром и час – вечером. А потом – с наслаждением погружалась в ванну с пихтовым маслом.

Одиночество не тяготило Марину, она уже привыкла – одна. Вечерами садилась за пианино и играла, не зажигая света, при свечах. Маленькую Марину в детстве учили не только турецкому: она неплохо танцевала, каталась на коньках и вполне прилично играла на рояле. И в темноте опустевшей квартиры звучала музыка, которую – увы! – никто не слышал: Марина играла с левой педалью (когда звучит одна струна) – Штрауса, Шопена, Сибелиуса.

Теперь у неё было много свободного времени. Не было только друзей, но Марина больше не нуждалась в друзьях. Что-то сломалось в ней, и у неё не получалось – жить. Она ни к чему не стремилась. Никому не верила. Никого не любила. Ничего не ждала от жизни. Но однажды словно очнулась, наблюдая забавную сценку: на Ярославском вокзале из вагона вывалилась (именно вывалилась, а не вышла!) шумная ватага людей с рюкзаками, и все долго хлопали друг друга по плечам, не торопясь расходиться. – «Вот ведь люди, а! В электричке два часа вместе ехали – и всё наговориться не могут! - беззлобно сказал кто-то позади Марины. – Туристы!»

ГЛАВА 5. МАРИНА-ПЛАТОК

Вот ведь – люди!..

Марина проводила их глазами. – «Туристы. Из похода возвращаются! Я ведь тоже ходила когда-то… Почему же теперь – не хожу?» Недолго думая, Марина купила план походов выходного дня и выбрала группу, где, как она надеялась, не встретит старых знакомых. Да и кто её узнает? – пятнадцать лет прошло… Руководителем группы был Николай Карпинский. Марина вздохнула с облегчением – его она тоже не знала! – и отправилась в поход.

Группа была «молодой» – всем от двадцати двух до тридцати пяти. Самым «старым» был тридцатишестилетний Карпинский. «Исключениями из правил» были сорокалетний Игорь Софронович, альпинист и мастер спорта, и Марк Борисович, который в свои пятьдесят мог дать фору двадцатилетним. На лыжах Марк ходил как бог и каждую весну сплавлялся на плотах по реке Белой. Без этих двоих в группе было как-то пусто. На привалах они с удовольствием рассказывали о своих приключениях: как перевернулся на крутом пороге плот (!), как на леднике они провалились в трещину (!) и как их оттуда вытаскивали… - «Натерпелись, наверное?» - сочувствовали Марку. – «Да мы-то ничего, замёрзли только… Натерпелись те, кто вытаскивал – отвечал смущённо Марк, плотный широкоплечий увалень ростом метр восемьдесят пять, - Попотеть пришлось ребятам!». И смеялись так, что с сосен падали иголки.