Страница 11 из 45
– Воры. Ты держи крепче. Тогда не отнимут. И купи мне сникерс. Он вкусный.
И Марина каждый раз покупала дочке сникерс, хотя денег едва хватало, и они с мамой «сидели на диете», питаясь одной картошкой. Макароны были «праздничным» блюдом, потому что стоили дороже. Мясо покупали не чаще раза в месяц и крутили котлеты, щедро добавляя в фарш размоченный хлеб.
Только Ане, которую на выходные привозили из интерната домой, ни в чём не было отказа. За содержание девочки в интернате платила Марина: Илья, казалось, забыл о том, что у него есть дочь. А Марина жила только ради дочери, давно махнув на себя рукой. Она похудела и выглядела старше своих лет. Илья не звонил и даже денег на ребёнка не присылал.
- Подавай в суд на алименты, не будь такой дурой! – говорила Марине мать. – Гордостью ребёнка не прокормишь.
Марина молчала (она всегда молчала, твёрдо усвоив уроки отца: «Родителей надо слушать молча»), но заявления на алименты не подавала. Снова в суд? Да ни за что она туда не пойдёт. Она там уже была…
Марина работала на износ, одна за троих (мамина пенсия не в счёт): днём – в музее, вечерами сидела над переводами, до поздней ночи печатая текст на машинке. Почерки в рукописях попадались такие, что от них рябило в глазах…
Мать Марины словно не замечала, как дочь выбивается из сил, стремясь спасти их маленький мирок – всё, что у неё осталось. Мать жила в каком-то оцепенении. «Ба, расскажи сказку» - приставала к ней Анечка. София рассказывала внучке её любимую сказку «Волк и семеро козлят». И Аня, которой уже исполнилось двенадцать, пугала бабушку, приставив пальцы ко лбу и изображая рогатую козу: «Бу-ууу!». По развитию она была на уровне пятилетнего ребёнка.
- Сдала бы ты её в специнтернат, пусть бы там жила, там ведь все такие, как она, - говорила мать. Но Марина и слышать об этом не хотела: она любила дочь. – «Ничего, проживём как-нибудь. Я справлюсь!» - говорила матери Марина. После развода с мужем она даже отпуск не брала ни разу. Поблекла её красота, запали щёки, погасли глаза. Только волосы, когда Марина распускала их на ночь, тяжелыми густыми прядями сбегали по спине. Марина с грустью смотрела в зеркало – и не узнавала себя. «Хорошо, что Илья не видит меня такую. А Анечке – всё равно. Я нужна ей любая».
«И жили они долго и счастливо…»
Анечка, по уму пятилетняя, в свои двенадцать лет расцвела и очень походила на Илью: пшеничные волосы, синие веселые глаза. Марина с удовольствием возилась с дочкой, заплетала ей «колоском» косы, красиво одевала. А вместо сказок читала «Легенды и мифы Древней Греции» Куна. Легенды были красивые. Через год Аня знала их наизусть и, перебивая Марину, принималась рассказывать сама, придумывая неожиданные концовки (и Марина торжествовала: что там говорили врачи о проблемах с памятью и недоразвитии познавательного интереса?) Анечка жалела Андромаху – каково ей, бедной, без Патрокла… Девочка морщила лоб и выдавала: «Патрокл умер, потом… поел яблок молодильных и ожил, и жили они долго и счастливо, и умерли в один день!». Марина смеялась до слёз. Она понимала дочку, которая всем хотела помочь. Но жизнь – не сказка. – Андромаха навек простилась с Патроклом. Как Марина с Ильёй.
Ещё Аня любила лепить из пластилина, и у неё получалось! Вот что значит – дочка искусствоведа, даже если она умственно отсталая. А ведь могла бы стать скульптором! Марине хотелось верить, что так и будет, и она потихоньку верила...
- Смотри, какая наша Анечка – красавица! И умница! – говорила Марина матери. И думала: «А может, это у неё пройдёт? Ведь она многому научилась – лепит, рисует, даже сказки сама сочиняет! Может, ЭТО потихоньку проходит? Ведь бывают ошибки в диагнозе? Физически девочка здорова (Марина и думать забыла про аневризму аорты, которая ничем не давала о себе знать). Только в развитии отстаёт… Но ведь она не душевнобольная! А олигофрения со временем пройдёт. Вот выздоровеет – и Марина отвезёт её в Грецию, к дедушке. Она обязательно выздоровеет!
Но Анечке не суждено было выздороветь. Как-то раз Марине позвонили из интерната и предложили приехать: Анечка заболела. Марина приехала, нагруженная пакетами с апельсинами и дочкиными любимыми сникерсами, потратив на покупки последние деньги. Но Ане уже не нужны были сникерсы…
- Они все так уходят, - сказали Марине. Слово «умирают» здесь не произносили. – В конечной стадии заболевания аневризма аорты прорывается, иногда в лёгочный ствол. Сердце останавливается. Кто в шестнадцать лет умирает, кто в восемнадцать…Больше двадцати – редко кто живёт.
-Но ей же не было – двадцати! - зачем-то возразила врачу Марина, которая редко позволяла себе – возражать… «Ане не повезло – она и до шестнадцатилетия своего не дожила» - подумала Марина. А ещё подумала – как скажет о случившемся маме…
София пережила внучку на полгода: сердце не выдержало. Перед самым концом взяла Марину за руку. – «Ты Анечке если хочешь что передать – мне скажи. Скоро с ней увижусь. Что ж ты плачешь, дурочка, она же не одна теперь, она – с бабушкой будет! Сказки ей буду рассказывать… И вот ещё что. На Илью зла не держи: сама виновата. С русским мужем и вести себя надо по-русски! Они своих мужей в узде держат, как жеребцов норовистых, и хватка у них – железная. А у тебя всё наоборот, доченька…
- Он не русский, мама, - улыбнулась Марина сквозь слёзы, - он наполовину немец, а наполовину…
- Вот,вот! – не слушая Марину, продолжала мать. – Угораздило тебя за фашиста замуж…