Гончая Бера

Все, что мог ответить Сур - отрицательно покачать головой, показав, что не понимает. Старик улыбнулся и стал показывать знаками, что все хорошо и гостю нужно лежать, с чем юноша с готовностью согласился. Но даже эти движения отняли слишком много сил, и он опять соскользнул в уютный сумрак забытья.

В следующее пробуждение рядом опять был старик. В стороне Сур заметил еще двоих, столь же беловолосых и белокожих. Они лишь сидели поодаль и с благоговением наблюдали, как хозяин промывает раны Сура, окуривает его дымом из полой костяной трубки и поит отварами. Старик водил над ним руками, словно поглаживая, и прикладывал каменные и железные пластины к ранам и лбу, растирал тело юноши резко пахнущими мазями.

Сколько продолжалось лечение, Сур не знал. Он то приходил в себя, то вновь проваливался в липкое мучительное забытье. Но вскоре оно стало сменяться здоровым, приносящим отдых сном и гость уже смог приподниматься на своем ложе и шевелить пальцами обмотанной лубками левой ноги.

Что ж, все повторяется. Вновь Сур, как и в пещерах кайр, учился новому языку. Но на этот раз легко и быстро, ведь олень тоже был оленем и трава травой, лишь звучали по-другому. Многие названия были похожи на странно искаженные слова северного царства Архонта.

Все повторяется, но повторяется по иному. Теперь его дух был силен, мысли ясны и он прекрасно помнил свой путь, но вот тело, размозженные мышцы и переломанные ребра приковывали к постели. К тому времени, как ноги вновь начали слушаться, Сур стал понимать, о чем говорил хозяин и приходящие к нему мудрецы. Надев теплый меховой балахон, осторожно опираясь на костыль, он выбирался из теплой духоты жилища, и садился у входа, глядя вниз.

Жилье из шкур оленей и земляных быков Хоуму на каркасе из их же рогов и бивней стояло посреди широкой площадки-уступа. Снизу к нему вела узкая неровная лестница, вырубленная в каменных плитах и заботливо расчищенная от снега, укрывшего и скалы вокруг, и само жилище причудливыми сугробами. Зима уже перевалила за половину, а тучи в этом кругу сеяли белый пух не скупясь.

У подножия скалы, там, где кончалась лестница, стояли едва различимые жилища поселка племени беловолосых жрецов. В нем же жили и старейшины, приходящие за советом к шатру в поднебесье. Каждый день они приносили на своих плечах жертвенную пищу и топливо для очага, взбираясь по обледенелым уступам. Видимо, чем больше был принесенный груз, тем лучше, потому что за палаткой скопилась большая, занесенная снегом, груда хвороста. Каменные плиты огораживали площадку с боков, а сверху нависал карниз, превращая уступ в подобие грота, защищенного от ветров, неустанно лижущих скалы, гоняя по ним тонкие струйки снежной пыли.

Жители тундры и в правду были плосконосы. Казалось, их фигуры неумело вырубили иззубренным топором из корявого кряжистого пня. Даже говорили они с трудом, словно горло их не было предназначено для человеческих слов. Рядом с ними жрецы казались сошедшими с лоарской мозаики богами.

Когда охотники плосконосых нашли Сура у подножья ледника, они долго читали следы и, наконец, решили, что его охраняли волки. Значит, он великий колдун. Было в этом юноше с серыми волосами и чистой, без знаков рода, кожей нечто чародейское. Кто-то вспомнил сказания о том, что хозяин лесов в облике человека и свите из волков бродит по селениям людей. А может быть, это его сын, оборотень и великий герой Нум, возвративший солнце. Но старейшины плосконосых не смогли помочь чужаку и решили везти его к подножию Рога небесного лося. А там верховный жрец приказал принести юношу к порогу неба, и сам принялся лечить его.

Из рассказов старика Сур уже знал, что к священной горе стекаются вожди и жрецы со всей бескрайней ледяной равнины, растянувшейся вдоль берегов белого моря от заката до восхода. После большой охоты на вернувшихся из-за стены и нагулявших жир шерстистых гигантов, сделав запасы мяса на долгую зиму. Все, кто почитает небесного лося, медведя - хозяина лесов и отца всех хоуму - подземного быка приходили почтить их главное капище.

Сам старик лишь два раза за те две луны, что Зоул жил у порога небес, спускался вниз в поселок. На праздник медведя и еще раз к ложу раненого вождя. Обычно те, кому нужно было покровительство небесного оленя или его совет, сами поднимались к порогу неба, когда первые лучи огня, который он несет на своих рогах, касались верхушек гор. Старик выходил из палатки в шкуре молодого лося. Следом выносили рогатый шлем из черепа сохатого. Выслушав пришедших, старик поднимался на соседний уступ, похожий на поднятый вверх каменный кулак. Подходил к краю и, дождавшись, когда огненный шар весь покажется из-за окоема, подносил к губам священную раковину.

Над равниной раздавался голос матерого самца, призыв к небесному собрату, и многие из сохатых на равнине отвечали на зов. Люди поселка смотрели вверх, на увенчанную рогами фигуру на скале, и криками приветствовали солнечный свет нового дня. Потом старик возвращался в палатку и записывал волю бога значками красной, как кровь, охры на березовой коре. Письмо не было похоже ни на лоарские руны, ни на вязь тариотов, ни на черточки птичьих следов Ахи. Оно напоминало извивы волн, завитки пены и рябь на воде. Помощники спускались в поселок и вручали ответ просителям, читали и растолковывали.

С площадки порога неба открывался завораживающий вид. Густо-зеленые островки тайги и седые пятна безлистого тальника жались к подножию скал, а дальше расстилалась ровная скатерть тундры, убегавшей в даль, где-то там сливаясь с белесым зимним небом. Казалось, что грани окоема нет совсем и, если долго мчаться на оленьей упряжке вперед и вперед в эту снежную муть, то, наконец, въедешь на небо и попадешь прямо в небесную тундру. Туда, где бродит великий лось, отец всех лосей.

Сур снова и снова вслушивался в шепот мира, пытаясь разгадать судьбу своих товарищей, Савина и Зимера. Что случилось с ними, добрались ли они до родных пещер? Он пытался звать своих младших братьев, но ответом ему была тишина. Неужели воспитанники оставили его?