Гончая Бера

Так это… не уплывем, так и на наших косточках попляшут... разве былинке остановить ветер... Так и было уже такое. Чай, не помните, что деды рассказывали. Как приходили эти… краснолицые, как поселки поразорили. А сами сгинули, это… от проклятья предков. Так потом их посиневших, да это… раздутых покидали палками в море.

Да, а, сколько родичей пропало от того же мора, – не сдавался охотник, - никто и не помнит. Много... так что не знамо, чьих предков то проклятье. А может, это духи темные... ябу все тогда сгинули.  Неужели они со своими то пращурами не договорились бы...

Роды наши в ту пору в ледяных пещерах под камнем кайр прятались. - Вмешался в спор третий басовитый голос старика из рода медведей. - Вот и теперь следует в них ухорониться. Ручьи там чистые подземные. Рыбы да мяса на три круга запасено. Да и еще добавить можно. Жен и детей спрячем. А как совсем невмоч станет, так через лазы тайные в море уйдем, на те же острова калановы...

Так это… как найдут лазы твои, или кого это… из крачек поймают да выпытают? Тут это… и обложат тебя с моря и с суха как этого… мишку в берлоге, - не сдавался коренастый рыбак, - тут это, ужо все до единого сгинем.  Детей да жен это… на забаву ворогам оставим. Куда они из пещер то денутся...

Да чего ты заладил, сгинем да сгинем, – пробасил Гарст, - Не оставят предки, так выстоим.

Так это… я и говорю, уплывать надо, не поздно пока.

Чего спорить, как совет решит, так тому и быть, – вмешался старик, хранитель землянки. – Пора уж, а то и восход пропустим.

Зимер поспешно вскочил и бросился вниз по тропе, к полю совета. Там уже собрались охотники и рыбаки, дети Пернатого предка. Скоро должны были подойти и старейшины. Вот только женщин, иноплеменников и говорящих с духами не было на поле. Те немногие из матерей, что приплыли на праздник возложить дары к ногам Томэ, еще вчера отбыли на лодках к родным кострам или ушли пешком через закатные ворота поля. Гостей из иных племен охотники выдворили за ограду. Ябу сами поспешили уйти подальше от сложенного в центре полукруга жертвенного костра. Им, повелителям духов мертвых, запачканных темной силой нижнего мира, грозила немалая опасность. Огонь, солнце и утреннее небо могли просто сжечь их, посчитав служителями тьмы.

Савин вместе с остальными мужчинами стоял позади скамьи для старших, заглядывая через плечо Стоира. Зимер встал рядом.

Позади захрустела галька. Пятеро старейшин в родовых длаках, сшитых из пернатых шкурок, опираясь на резные посохи, спускались по тропе. Охотники расступились, пропустив их вперед.

Старшие прошли к костру и встали в полукруг вместе с остальными мудрыми семи племен.

Куча хвороста в центре полукруга уже лоснилась, обильно политая жиром. На вершине стояли чаши с медом и воском, лежало по яйцу и перу всех птиц-родительниц племен Пернатого.

Первый луч солнца вырвался из моря. Стоячий камень посреди бухты вспыхнул белой свечей, и в тот же миг родилось и радостно загудело, взвиваясь к небу, пламя костра.

Глядя на огонь, старейшины затянули гимн небесному огню:

«Тебе поем мы славу. Тебе возносим хвалу. Тебе, пославшему на землю своего сына Пернатого. Для тебя эти меды и горючий воск, тебе посылаем мы твоих нерожденных внуков»

Когда костер прогорел, по рядам разнесли каменные чаши, полные забродившего меда, слез солнца, собранных пчелами. Каждый из детей Пернатого отпил по глотку. Наконец последние капли упали на песок. Старейшины уселись на свои места, и совет начался.

 

Медленно и мучительно освобождался Зоул от колдовского сна. В ушах ревел ураган, кожа горела, перед глазами плясали радужные нити.

Пей, волк, пей, - услышал он сквозь шум.

Ощутив у губ чашку, приподнялся и покорно втянул обжигающую жидкость. Снова опустился на ложе. Язык онемел, во рту разливался приятный холодок. А потом… ему показалось, что он ослеп и оглох, так неожиданно обрушились тьма и тишина. Только испугаться он не успел. Начали появляться свет и звуки.

Зоул отдыхал на укрытой шкурой лежанке в жилище хозяйки судеб. Из арки входа лился мягкий утренний свет и звуки проснувшегося леса. Темная завеса исчезла. На очаге кипел знакомый горшок, но теперь от него тянуло рыбной похлебкой и обычными приправами. Запах вызвал спазмы в животе и юноша вдруг ощутил, что жутко голоден. Ворожея хлопотала над огнем, подбрасывая в него поленья и помешивая варево.

Гость попытался сесть. С третьего раза ему это удалось. Хозяйка, заметив это, распрямилась, держась руками за поясницу.

О. уже поднялся! Теперь тебе надо поесть.

Я хотел спросить...

Потом. Все потом. Сейчас садись, ешь.

Ворожея поставила на стол исходящую паром миску.

Юноша глотал горячие, сочные куски рыбы, запивая терпким отваром, и чувствовал, как к нему возвращаются силы. Птичий гомон за порогом становился все громче, напоминая, что ночь ушла, и наступил новый день.

День... Зоул чуть не поперхнулся куском. Если уже день, значит, Зимер и Савин сейчас в святилище, с дарами Матери всем. Они получат истинные имена. А он опоздал… или еще нет? Нужно бежать туда, нужно успеть к ним. Иначе он и впрямь не сможет вернуться в племя.

Я… мне нужно в храм, почтенная…

Нет, Волк. Тень морского пальца коснулась трех камней еще вчера. Матери племен возложили дары к ногам Томэ. Ты лежишь на этой шкуре уже второй день.

Значит, я не получу имя!

А разве у тебя нет истинного имени?

Вопрос застал его врасплох. Все то, что он пережил в молочном огне, одной ослепительной вспышкой пронеслось перед глазами. Он понял, он вспомнил, кем был раньше. Он Сурат – ал – Латэр. Сосуд для частицы волка Истинного. Брат круга. Осколок без целого, потерявший даже ту крупинку обшей сути, что донес в себе до этих берегов. Столкновение с врагом на скале... Оно опустошило вместилище. И все же не до конца. В радужном сиянии вечности Зоул вернул себе часть Сура.