Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 49 из 91

На этот раз проход сквозь преграду отозвался в голове холодком и легким покалыванием, и Сур ощутил себя совершенно иным. Исчезли случайные мысли, мелкие страхи. Он был спокоен и наполнен необычайной радостью, поющей гармонией, видел и ощущал все вокруг столь ясно, что глаза и уши ему были не нужны. Казалось, он знал ответ на любой вопрос, проникнув в саму суть вещей. Для него пел мир и рокотал прибой безбрежного небесного океана.

Но все-таки Сур поднял веки и увидел, что сияние исчезло, а он стоит перед кольцом низких, по пояс столбиков, в центре которого лежит черный, как сама тьма, валун. Одинокое темное пятно в круге Крома, где даже трава сейчас изливала свет.

Сур оказался нагим и только на плечи накинута плащом белая, как снег, волчья шкура.

Из проходов шагнули одиннадцать обнаженных мужчин в таких же белых шкурах. Они вскинули вверх руки и затянули протяжную ликующую песнь. Черный камень отозвался, окатив все вокруг волной бело-голубого ослепительного света.

 

Глава 6 Змей и море.

 

Вспышка света стерла видение, оставив лишь холодный искристый туман и глубокую печаль о тех невозвратимых временах, когда Сур был почти счастлив. Казалось, она передались и пляшущим вокруг прожилкам. Их бешеный танец замедлился, приобретая ритм биений сердца. В окраске радужных прядей стало больше зеленого и голубого, молочное пламя сбилось в кудрявые клубки пены. Наконец нити сплелись в гладкое полотно безбрежного океана, надменные камни высокого берега, и караван повозок, ползущий вдоль обрыва.

 

Дорога казалось бесконечной. Уже четверть луны, как мощеные военные тракты остались позади, и теперь караван тащился по пыльному и ухабистому степному большаку. То рыжая, то серая пыль висела в безветренном мареве, забивая нос, скрипя на зубах. Она пропитала и полога повозок, и тюки с провиантом, и одежду караванщиков. Редкие, прозрачные как вуаль танцовщицы, облачка не давали тени, и даже ночи не приносили прохлады. Пастушьи деревни попадались редко, и большей частью приходилось ночевать прямо в поле, у дороги, не покидая тех же пропыленных повозок. Только в последний день пути потянуло влагой с океана. За вершинами угловатых уступчатых холмов уже угадывалась синяя безбрежность. Даже быки пошли резвей, учуяв далекую воду.

Вскоре караван вполз в узкое, прорезанное высохшей рекой, ущелье меж двух серых утесов, наискось расчерченных белесыми полосами стланца. Дорога, прежде чем обогнуть один из них, расширялась, превратившись в широкую площадку.

Возницы натянули поводья, остановив быков. Купцы слезли с повозок, сбившись в кучу, и чего-то ожидали, поглядывая на вершину одной из скал. Желтокожий ахан повернулся к пассажиру и прошамкал, показав на остальных:

Идите, господин, идите. Нельзя сидеть. Никак.

Пожав плечами, Сур спрыгнул в горячую пыль, утонув в ней по щиколотки. Нашарив в повозке свою суму, он присоединился к пестрой толпе, изнывающей под палящим Оком Ллуга.

Ждать пришлось недолго. Вскоре на утесе сверкнул металл. Послышался грохот окованных колес. Волоча за собой шлейф серой пыли, в ущелье скатилась боевая колесница.





Быки в ужасе взревели, попятившись назад. Возницы натянули поводья, стараясь удержать повозки на месте, и им это почти удалось. Только самая первая завалилась набок, ломая упряжь. Погонщики кинулись собирать рассыпавшиеся тюки.

Причина испуга животных – желтый пустынный лев, вернее львица, запряженная в повозку, окованную медью и обвешанную панцирями гигантских черепах. Хорошо обученный, сытый зверь смирно стоял под сбруей, полным равнодушия взглядом обводя окрестности.

Из колесницы появились трое стражников. Один направился к столпившимся купцам, двое других - осматривать повозки. Их слишком богатые доспехи поразили Сура больше, чем сама упряжка. В северных землях едва ли каждый из полководцев имел такой. Простые же вои и подавно довольствовались кожей с нашитыми медными бляхами.

Здешние дозорные, не смотря на жару, сверкали золоченой и черненой бронзой чешуйчатого панциря, укрывшего их с ног до головы. Богат древний Тарт, на зависть самому Ареху, богат.

Караванщики уже держали наготове свитки с подорожными. Сур тоже вынул пальмовый лист со строчками рун и печатью Ареха –  Глазом Ллуга.

Наконец очередь дошла и до него. Рослый тариот взял подорожную, смерил юношу презрительным взглядом из-под маски шлема и спросил, коверкая лоарские слова.

Где твои тюки?

У меня нет товаров, благородный. - С достоинством ответил юноша.

В отличие от купцов, он не боялся за свой скарб или жизнь. Вряд ли четверо стражников, пусть и закованных в бронзу, вместе с их львом и лучниками, что, без сомнения, прячутся на вершине утеса, смогут с ним управиться.

Зачем ты идешь в наш город? – Самоуверенность лоарца озадачила стражника.

Торговые дела, благородный, меня ждут для заключения сделки.

Тариот только теперь снизошел до свитка. Он долго и придирчиво изучал завитки рун. Наконец молча отдал назад и вернулся к товарищам, закончившим осмотр тюков.

Лишь когда грохот колесницы затих, караванщики решились продолжать путь. Сур сидел под пыльным пологом, рассматривая бурые стены ущелья, изрытые пещерами, словно соты. Виднелись выдолбленные в камнях лестницы и остатки резных порталов, сглаженные неумолимым временем. Агзум - древняя скальная усыпальница тысяч поколений встречала гостей у порога павшей столицы Тара. Говорили, когда-то тариоты верили – предки защитят город от вторжения и приносили им немалые дары. Но с тех пор, как фаланги Лоарии, втоптав в пыль заслон стражи, прошли по ущелью без ущерба, разгневанные потомки забросили усыпальницы. Многие пещеры обвалились, укрыв и покойников, и сокровища, некоторые были разграблены. Но до сих пор редкий вор отваживался ступить в мрачные лабиринты. Может быть, свои пещеры мертвые хранили лучше, чем гордый Тарт.