В космической пустоте

— Да, — прохрипел Шандесс. С ослепительной скоростью второй неоги ударил когтем и образовал рану на руке старика. — Да, Господин Приссит Нерро! — взвизгнул Шандесс.

— Хорошо, — выдохнул Приссит Нерро. — Первый вопрос. Корабль куда направляется?

Шандесс колебался. Место назначения «Зонда» не было секретом, но… Второй коготь неоги снова разорвал его плоть. — В Реалмспейс, — выкрикнул он.

Нерро кивнул. Его злая улыбка не изменилась. — Теперь о мясе на борт корабля, — продолжал он, — мастер должен знать. Это мясо плащ имеет. Плащ … — неоги заколебался, — плащ власть имеет, ценность имеет. Такая мощь, мясо командира имеет, немыслимая мощь. Старое мясо, рассказывай о плаще, о мясе на борт корабля. Старый мясо мастеру все рассказывай.

Шандесс был в замешательстве. Страх, и искаженный чудовищем язык, не давали возможности понять, что хотел неоги. Что-то о командире… Для матросов Элфред Сильверхорн был самым высокопоставленным человеком на борту «Зонда». Это, должно быть, тот, кого имел в виду монстр, но, насколько Шандесс знал, у первого помощника не было плаща… по крайней мере, ничего магического, ничего, что могло бы заинтересовать этого неоги. — Я знаю нашего командира, — быстро сказал он, — мы зовем его Мэйт. — «Нет никакой причины называть этому чудовищу имя Элфреда», — решил он. — Но что касается остального, — продолжал он, — я не понимаю, о чем вы говорите. У него нет плаща.

— Мясо врет! — сплюнул неоги. Затем его улыбка стала шире, показав еще больше игольчатых зубов. — И я рад этому. Мясо не сопротивляется, чего я боялся. Я боялся, что хозяин откажет мне в удовольствии.

— Я не вру! — крикнул Шандесс. — Я говорю правду!

Неоги, казалось, его почти не слушали. — Теперь у меня есть удовольствие. Знания я получу позже, — прошипело существо почти про себя. — Удовольствие. Чудовище медленно приблизило свою пасть к горлу Шандесса. — Теперь, увядшее мясо, — тихо произнесло оно, — я все-таки попробую тебя на вкус.

Шандесс тщетно боролся с оковами. Дыхание существа коснулось его лица, потом груди, потом живота… Ужас охватил его.

Шандесс знал, что кричать бесполезно, но все равно закричал.

*****

Телдин Мур сидел один в кают-компании «Зонда», глядя на поток. Хотя он и не был так прекрасен, как усыпанное звездами небо дикого космоса, сегодня вид флогистона служил той же цели. Глядя на вселенную, Телдин мог на время забыть, или, по крайней мере, свести к минимуму мучения — о своих обязанностях, страхах и воспоминаниях. Он чувствовал себя опустошенным, как эмоционально, так и физически. Когда Сильвия повела его на нижнюю палубу, она уже собиралась отвести его в каюту, но у него осталось достаточно мысленной искры, чтобы понять, что это не то место, где ему следует быть. Даны не стало, Миггинс был в лазарете, и ожидалось, что он выживет, но, вероятно, потерял руку, и присутствие Хорвата было бы напоминанием о том, что все это было его, Телдина, ответственностью. Он настоял на том, чтобы вместо этого пойти в офицерский салон, и Сильвия согласилась без возражений. Уходя, она коснулась его руки и нежно улыбнулась. — Есть те, кто может помочь вам, — тихо сказала она ему, а затем оставила его одного, закрыв за собой дверь. Он не знал, что делать с ее загадочными словами, но понимал, что вряд ли находится в лучшем состоянии, чтобы разгадать их. Все это будет потом.

Телдин слышал, как команда ходит по палубам «Зонда» — убирает следы крови, восстанавливает повреждения и выбрасывает тела погибших за борт. Он знал, что корабельные целители лечат тех, кого можно спасти, и облегчают последние часы тех, кого спасти не могут. Джулия, получившая повышение до второго помощника после смерти Свеора Тобрегдана, присматривала за бывшими рабами неогов, учила их, как могла, корабельному распорядку и объясняла их обязанности. У всех были обязанности, особенно у офицеров, поэтому неудивительно, что он был один в салоне.

— «У всех есть обязанности, кроме меня», — подумал Телдин. — «Они не знают, что со мной делать». С самого начала он был более, или, возможно, менее — полноправным членом экипажа корабля-молота. Его дружба с Элфредом и то, как большой воин обращался с ним, выделяли его среди остальных, и с течением времени это только усилилось. Остальные члены экипажа видели, как он водил дружбу с капитаном и первым помощником, и это, по его мнению, было причиной того уважения, с которым команда относилась к нему. Даже когда он стоял на вахте, команда всегда обращалась к нему, скорее как к офицеру, чем как к одному из них. А теперь?

Когда Сильвия вела его вниз с бака, он видел реакцию команды. Они наблюдали за ним, все время, делая вид, что не наблюдают, и отходили в сторону, как будто ожидали, что трехконечные звезды вырвутся из его пальцев и образуют вокруг него шипящую завесу. Он слышал, как кто-то пробормотал: — «Боец — маг», но, когда он обернулся, чтобы посмотреть, кто это сказал, никто не встретился с ним взглядом.

Телдин должен был признать, что он всегда каким-то образом оказывался на переднем крае любой группы, членом которой был. В общем, он хорошо ладил с подавляющим большинством людей. Не то, чтобы они всегда нравились ему, или он — им, конечно. Но в его манерах было что-то такое, что позволяло иметь дело практически с кем угодно. В этом признании не было никакого тщеславия, просто так получалось. Через некоторое время люди приходили к нему за советом и слушали его ответы. Даже когда он намеревался держать свое мнение в тайне по какому-то конкретному вопросу, люди старались добиться от него этого мнения, как, будто оно было чем-то ценным. Казалось, чем больше он оставался в стороне, чем больше старался не попадать в центр внимания, тем больше людей верили, что его молчание было своего рода спокойной мудростью. Телдин никогда не мог этого понять. По личному опыту он знал, что он не мудрее большинства людей; возможно, даже наоборот. Он нашел это забавным, хотя и, порой, несколько раздражающим. Его дед тоже был таким, вспомнил Телдин, но старик отмахнулся от него своим типичным замечанием: «лучше помолчать и прослыть дураком, чем открыть рот и удалить все сомнения». Конечно, афоризм был неуместен — никто не считал дедушку дураком, за исключением разве что его сына.

Уважение — нет, скорее благоговение, которое он видел на лицах экипажа «Зонда», было чем-то совершенно иным. Он был убежден, что они уважают не его, а силу, которую он продемонстрировал на баке. Теперь они думали о нем как о волшебнике, о ком-то вроде Валлуса или Сильвии, кто мог бы использовать заклинания, чтобы защитить их, чтобы сразить врагов. Они не поймут или не поверят, что он не контролирует эту силу, не знает ее источника, цели или значения. Они станут зависеть от него — как и он, по крайней мере, частично, от фокусирующей силы плаща, и когда этой силы не будет, то они будут страдать или умрут. Это осознание охладило его. Это было еще одно его бремя.

— Гмм… Кто-то кашлянул у него за спиной. Он быстро обернулся и увидел Элфреда, который стоял посреди салона, уперев руки в бока и криво улыбаясь. Телдин заметил, что Элфред сменил повязку на голове, но все еще выглядел грязным и усталым. — И давно вы здесь? — спросил он Элфреда.

Элфред пожал плечами. — Возможно, достаточно долго, чтобы вы решили все проблемы вселенной. Он пододвинул стул поближе к Телдину и плюхнулся на него.

— Как там наверху?

На мгновение показалось, что великан обмяк. Из-за усталости он выглядел лет на двадцать старше. — Напряженно. Он провел рукой со шрамом по глазам. — Мы потеряли много хороших людей.

— Да, я знаю.

Элфред посмотрел на него, на мгновение, проникающим взглядом. — Да, — тихо сказал он, — полагаю, вы тоже знаете, как и любой из нас. Что ж. Он хлопнул ладонями по мускулистым бедрам, стряхивая усталость, как собака стряхивает воду. — Эстрисс спустится через некоторое время, чтобы поговорить с вами, а пока…

Воин наклонился вперед, его голос был низким и напряженным, его глаза сверлили Телдина. — Во имя всех демонов преисподней, что там произошло? Сначала вы сражаетесь, как старый служака, гораздо лучше, чем можете, а потом… Он изумленно покачал своей большой головой. — А потом вы бросаете заклинания, как сам Эльминстер. И затем вы даже не можете защитить себя от того, кто уже наполовину мертв. Его голос принял шутливый тон, но глаза оставались смертельно серьезными. — Вам не кажется, что вы должны мне что-то рассказать?