Страница 96 из 122
Глава 7
Впадая то в неспокойный сон, то в тревожное забытьё, Гефестион промаялся несколько часов, но не смог ни отдохнуть, ни собраться с мыслями. В голове метались разрозненные образы: первая близость, распахнутые голубые глаза, вздохи наслаждения, мальчик, зависший над бездной, держащийся за одну тонкую руку друга, тянущийся за золотым венком, барахтанье в сугробах под первым снегопадом… «Он всегда был отъявленный эгоист, — клял Александра Гефестион. — Только первенство, только себе. Мне и поцелуи девчонок нельзя было принять, а сам! Грязный изменник! Такое же похотливое животное, как и папочка! Не его отец, как же! Да вылитая копия Филиппа!».
Около полудня в дверь тихонько поскреблись. Решив, что крепкий сон — мечта несбыточная, Гефестион резко сел в постели.
— Да!
Вошёл Аполлодор с двумя хитонами и развесил одежду.
— Как вы просили, взял лучший. А это ваш старый, но пятна от зелени отстирать не удалось.
— Да ладно, выкинь. Я и без того зелёный…
Гефестион надел произведение местных белошвеек и спустился к конюшне. Встретив хозяина, Гектор потянул воздух, фыркнул и переступил ногами, этер обнял его за шею.
— Ну перестань дуться! Ты же видишь, как мне тяжело…
Видеть-то Гектор видел, но всё же решил немного пококетничать, чтобы впредь хозяин не забывался.
— Я тебе яблок принесу…
Конь снова переступил ногами, раздул породистые ноздри и фыркнул примирительно: «Там посмотрим».
Гефестион вышел на улицу и побрёл по ней к дому Деметры, матери Марии. В нём говорил не продуманный план, а нервные посылы прошедшей ночи.
Знакомый дом за яблонями с первыми плодами, знакомые ступени, рукоделье в корзинке на столе под навесом… Только почему так тихо и тоскливо? Тишина напрягала, Гефестион постучал, женщина открыла ему не сразу и узнала лишь со второго взгляда:
— Гефестион?! Что с тобой? На тебе лица нет…
— Так, есть проблемы… А что у вас так тихо? Мария дома?
— Мария? Да она замужем, скоро три года минет. И младшую отдали вслед за сестрой…
Гефестиона словно полоснуло ножом по сердцу. Его никто не ждал, и разве он имел на это право? Разве он признавался в любви, клялся в верности, обещал вернуться, просил подождать? И к чему это было: он был так счастлив с Александром…
— За кем?
— За Диодором, через две улицы отсюда. Ты его знаешь.
Конечно, Гефестион знал серьёзного Диодора, перестававшего хранить значительный вид только тогда, когда Аристотель выпускал свой выводок во главе с царевичем погулять. Свита Александра частенько отправлялась с Диодором и с другими местными пареньками на разведку окрестностей или просто окунуться в речке.
— Аа… — протянул Гефестион. — Надо будет зайти тогда, поздравить… — и встрепенулся: — Может быть, что-нибудь нужно по хозяйству, если ты сейчас одна?
— Нет, ничего, зятья помогают, — ответила Деметра. — Как там в столице?
— Ничего хорошего: дворцовые конфликты, ссоры, интриги.
— Это после брака Филиппа с Клеопатрой?
— Да, в основном по этой причине. Ну я пойду, извини за беспокойство.
И Гефестион всё с теми же опущенной головой и мрачными глазами вышел на улицу.
«Уберегите боги, чтоб Марию не захороводил, — подумала Деметра, провожая юношу долгим взглядом. — Такой вид кого угодно к соучастию расположит. Там сострадание, там предложение помощи, там старая любовь… Афина, надели их обоих мудростью и целомудрием!»
Гефестион брёл по улице. «Не возвращайтесь туда, где были счастливы» кувалдами впечатывалось в сознание с каждым шагом, но мысль по-прежнему была мертва, сына Аминтора вела механическая последовательность действий. Вчера ему представлялось, что он едет в Миезу, чтобы сделать Марии предложение и увезти её в Пеллу, — теперь, когда это оказалось невозможным, надо было поздравить молодых со свадьбой. Лучше поздно, чем никогда, лучше сразу признать своё поражение и здесь.
Гефестион брёл по улице и смотрел себе под ноги на короткую послеполуденную тень. Он ненавидел солнце, плывущее в небе как ни в чём не бывало, оно казалось ему чёрным пятном, он ненавидел щебет птиц, доносящийся до его слуха погребальным пением. Как смеет мир оставаться таким же, как вчера, как месяц назад, почему он не перевернулся, если уже не нужен, если всё в Гефестионе мертво?
— Гефестион? — полуспросили-полуокликнули его в нескольких шагах.
Этер поднял глаза:
— Мария!
Мария, по-прежнему стройная и хрупкая, замечательно похорошела, слегка раздалась в бёдрах, потяжелела в груди, прибавила плавности в движениях и избавилась от девичьей незавершённости в фигуре и отрывистости в грации. Если бы Гефестион интересовался женщинами, одного взгляда было бы достаточно, чтобы определить в Марии мать и счастливую в браке женщину.