Страница 8 из 122
Когда всё было выучено, написано и собрано для завтра, когда всё необходимое было переделано и мальчикам осталось только раздеться, лечь в постель и заснуть, Гефестионом овладел жуткий стыд. Ему было невыразимо неудобно разоблачаться перед Александром, невыносимо неприлично смотреть не то что на то, сколь многое ему откроется, но и на само лицо царевича, на его возможную реакцию на то, что он увидит. Растерянный и смущённый, он попытался отойти подальше от и без того слабого света ночника и, повернувшись боком, стал стаскивать с себя одежду. «Одно хорошо, — промелькнуло в сознании, — в таком ступоре у меня ничего не выйдет, даже если он и позволит». Гефестион в самом деле не был возбуждён, хотя сердце глухо билось намного чаще обычного. «И ещё одно хорошо: чем меньше я испытаю сейчас, чем больше у меня останется на потом. Тихо, тихо, Гефестион, спокойно, надо только быстрее лечь и заснуть». Он не мог знать, что Александр кинул на соседа быстрый, как молния, взгляд и, только когда отвёл его, осознал, что Гефестион не смотрит в его сторону. Ободрённый этим, наследник снова поднял глаза на друга — на этот раз надолго. Гефестион раздевался, стоя вполоборота к нему — более целомудренной позы нельзя было найти; нельзя было понять, дрожат ли его руки, складывающие одежду, или это только кажется, потому что подрагивает язычок пламени ночного светильника. Взгляд Александра стал пристальнее, почему-то возникла острая необходимость в том, чтобы Гефестион обернулся и явил сожителю поневоле, нет, не тело — просто свои синие озёра, чтобы смутился, восхитился, стал скоро-скоро говорить какие-то глупости или, наоборот, не разомкнул уст, словно в рот воды набравши. Но надеждам не суждено было сбыться: Гефестион не обернулся, не посмотрел — так же, как раздевался, бочком опустился в постель и отворотил голову к стенке. Александр вздохнул, сбросил всё то, что на нём ещё оставалось, и юркнул к приятелю — Гефестион тотчас обернулся:
— Что застрял?
— Ждал, когда ты постель нагреешь.
— Эгоист! Ну иди сюда! — Мальчишки сплели руки и, сблизившись, потёрлись друг о друга носами.
— Холодные…
— Как у собаки…
— А ты во сне храпишь? — поинтересовался Гефестион, радуясь, что самая пикантная минута миновала.
— Не знаю. А ты?
— Тоже. Ладно, притрёмся. — И Гефестион тут же покраснел. — То есть я имел…
— Не имел, — рассмеялся Александр. — Понятно: «притрёмся» значит привыкнем.
— Да. А зубами не скрипишь?
— Не замечал. Это со стороны надо смотреть… то есть слушать, — царевич снова широко улыбнулся. — В крайнем случае можешь меня легонько в челюсть двинуть.
— Обещано! А ты на меня смотрел, когда раздевался?
— Смотрел. А ты что не смотрел?
— Чтобы ты смотрел. Мне нужно. Я что — похудел или потолстел?
— Какая забота о собственной красе! Не то и не то, всё в норме.
— А как ты разглядел, когда свет такой слабый?
— А я долго смотрел.
— Значит, я тебе нравлюсь?
— Да. — И Александр подышал на ещё не отогревшиеся пальцы Гефестиона.
— И ты мне. Очень-очень. Спокойной ночи!
И Гефестион, к своей великой радости, быстро заснул, а Александр смотрел на его пушистые ресницы и думал о том, как красив его верный страж, и о том, что в их отношениях когда-нибудь обязательно случится что-то важное. Только так трудно было понять, что гнездится в собственном сердце и может ли быть такой большой именно дружба…
* Диос — первый месяц года по македонскому календарю, соответствует октябрю.