Страница 19 из 122
— Я не могу тебя потерять, — шептал Александр вперемежку с поцелуями. — Я тебя люблю.
«Теперь можно сдаваться» промелькнуло в голове Гефестиона, и он стал отдаваться поцелуям, уже отвечая.
А Александр и сам не заметил, как желание, толкнувшее его и бывшее поначалу почти рассудочным, переросло в абсолютно плотское; он понял это, только когда бешеная пульсация крови стала отдаваться в возбуждённом члене, когда эрекция стала мешать свободному распластыванию на тёплом животе Гефестиона. Александр, разумеется, и раньше испытывал это состояние, но оно было бесплодным, приходило и уходило — теперь же с каждым касанием напряжение росло, теперь оно было не тянущим стремлением, а неумолимым зовом природы и требовало естественного завершения.
Правая рука Гефестиона, обнимавшая Александра за спину, лёгкими нажимами задала направление и некоторое подобие темпа; царевич уже откровенно натирался, но и этого ему вскоре перестало хватать, сносимое происходящим сознание шло за новой фантазией.
— З-з-д-делай это… — Александр заставил Гефестиона отвлечься от исследования губами безволосого сладкого подбородка. — Я хо… от тебя… возьми в руку... — И, никак не ожидавший от себя такого бесстыдства и испугавшийся его, Александр закрыл глаза.
Александр закрыл глаза и тут же открыл их: он боялся пропустить даже миг из того, что свершается здесь сейчас между ними двоими. Синие очи, такие же сумасшедшие, как и его голубые, фантастически мерцали в слабом свете ночника, жаркие вздохи мгновенно запечатывались поцелуями, еле успевая опалить лицо любимого горячей волной, на стене плясали, переплавляясь в одинаково чёрное, тени золотистой и тёмно-каштановой шапок, во вздымавшихся и опадавших холмах не угадывались переплетения рук и ног под одеялом, но глаза жадно выхватывали постоянно менявшийся рисунок, дописывая сокрытое, словно эта диковинная фреска повелевала запомнить себя навек.
Немного более умудрённый, Гефестион понадеялся — и не зря, что рушить идиллию, вставая за маслом, не придётся. Выплетя свою руку из полной неразберихи того, что творилось под одеялом, он легонько пробежал пальцами по промежности, задел яички и наконец обхватил истекавший смазкой член. Александр охнул и через несколько кратких мгновений уже блаженно застонал и обмяк в объятиях друга.
— Боги, как сладко…
Тут Гефестион понял, что до сего момента Александр был абсолютным девственником. Ситуацию надо было спасать: гордость и страсть к лидерству у царевича никуда не исчезли.
— Не наворачивай, у тебя всё было как обычно, это только потому, что мы вдвоём. Это всегда слаще.
Александр встрепенулся:
— У тебя это уже было «вдвоём»?
— Да нет же, и у меня впервые. И так понятно, что слаще… и хлопотней. — И Гефестион потянул руку Александра уже к своему собственному удовольствию.
Откровения, обрушившиеся на наследника македонского престола, привели к закономерному итогу: когда всё было закончено, Александр сжал в своих руках голову Гефестиона:
— Если ты изменишь мне, я убью тебя.
— Убивай. Я уведу тебя за собой.
Александр обнял Гефестиона тонкой рукой, потёрся носом о его ключицу, поднырнул светлой макушкой под тёплую шею и не смог сдержать рвавшуюся во тьму истину:
— У меня до этого ничего не было. Совсем ничего.
Сердце Гефестиона сладко ёкнуло: если он сам и был уверен в девственности Александра, то лично от царевича признания в ней не ожидал. Тем не менее Александру надо было оставить путь для отступления: кто знает, может быть, вспомнив свои откровения, он будет уязвлён тем, что обнаружил перед другом свою неопытность…
— Придумываешь…
— Нет — честно.
— Ладно, поверю.
Через несколько мгновений наследник македонского престола уже сладко сопел в родное плечо, а Гефестион ещё лежал на спине с открытыми глазами и думал, как прекрасно было свершившееся и насколько оно отличалось от того, что он делал один. Рука Александра на его плоти, переплетение тел, миг замирания на пике возбуждения — и неземное блаженство. На животе медленно подсыхали, стягивая кожу, пятна спермы — его и Александра, их не хотелось вытирать. А ведь начали они, практически разругавшись! «Всё прекрасное добывается так, — думал Гефестион, — через неприятие, боль, размолвки. Но какая награда в конце! Никому тебя не отдам! Буду беречь своё сокровище только для себя одного, оно слишком драгоценно, чтобы им с кем-то делиться! Кто тебя знает: может быть, тебе так понравилось, что ты будешь искать это везде? Нет — мой, мой и только мой!».