Страница 18 из 122
— Болезнь, что ли, так подействовала? — начал Гефестион нарочито равнодушно. — После того, как три дня чахнешь в гордом одиночестве, вполне естественно посчитать, что мир тебе что-то задолжал и те, кто в нём живёт, тоже, — соблазн отыграться присутствует. — Гефестион ждал, что его слова возымеют должное воздействие на Александра, но царевич молчал — значит, и эта последняя попытка Гефестиона вырвать признание потерпела неудачу. Может быть, и признания не было, потому что не было чувства… Сын Аминтора вздохнул, ему казалось, что всё кончено, и продолжил он сухо и отстранённо: — А за наши отношения, как ты себе их представляешь, можешь не беспокоиться. Мы вместе, мы вместе занимаемся, едим, пьём и спим, мы вместе обсуждаем прочитанное, нам нравится одно и то же, мы восхищаемся одними и теми же героями, мы вместе убьём на охоте первых секачей, а в бою — первых врагов, мы вместе будем сражаться, а после — перевязывать друг другу раны, мы поровну разделим и золотые горы, и последний кусок хлеба. Что же ещё желать — тебе и мне? Это Афродита-Урания, высокие отношения. Что же касается грязной Афродиты… Я так понимаю, она тебя не сильно занимает… или…
— Или… — Александр слушал Гефестиона с остановившимся взглядом.
— Или ты боишься уронить своё достоинство, выказав интерес к низменному… Или отложить его настолько, насколько сам сочтёшь уместным. А я… я, пока ты будешь думать, встречу человека, кому мои нежные взгляды не будут безразличны, кто будет рад на них ответить. Тебе, со своей стороны, в этом плане тоже не придётся беспокоиться: вокруг тебя всегда будут вертеться поклонники, твоих чувств будут добиваться многие — ты сделаешь свой выбор. Афродита-Пандемос — это так мало по сравнению с тем, что между нами уже есть, — ты мне это показал, ты прав.
— Подожди! Как же так? — Александр был ошарашен. — Зачем же мне другие, когда есть ты?
Гефестион только грустно качал головой.
— Я от тебя этого не слышал.
— Так вот же — говорю!
— После того, как это самое уже сказал я? Нет, я не собираюсь тебе навязываться, мне не нужно твоё одолжение. У тебя было достаточно времени, чтобы ты сделал это раньше, чтобы ты сделал это сам, не будучи толкаем, как бы принуждаем мною.
— А теперь тебе это не нужно, потому что ты за эти три дня, пока болел, меня забыл и уходишь в неприятие какого-то якобы принуждения со своей стороны, которое лично я не вижу, которого вообще нет, лишь из-за того, что предпочёл мне кого-то другого! — ревность не давала Александру покоя.
— Можешь успокоиться, это не Аристарх — тебе не придётся краснеть за плохой вкус своего друга.
Гефестион повернулся к Александру спиной и свернулся калачиком, всем своим видом показывая, что собирается заснуть, но сна у него, конечно, не было ни в одном глазу. «Что я сделал! — ужасался он. — Сам оттолкнул своего любимого! Он теперь погрустит, поревнует — вовсе не из-за своей любви, а из-за потери моего внимания, а через неделю заведёт не менее крепкую, чем была у нас, дружбу с кем-нибудь более решительным в интимных отношениях, который будет знать, как царевича и охмурить, и уговорить. Ну и пусть! Значит, я не заслужил. Не смог. Признай своё поражение, сын Аминтора, Александр никогда не будет твоим. Вот так и умерли все светлые надежды».
Гефестион сдерживался изо всех сил, чтобы не всхлипнуть и не обнаружить свою слабость, бессилие и невозможность с ними справиться. А Александр тем временем лёг на спину и в отчаянии стукнул кулаками по матрасу. Он был уверен, что Гефестион за три дня своей лихорадки так соскучится по наследнику македонского престола, что, снова оказавшись с ним наедине в одной кровати, осыплет его поцелуями и явит страстность, что увлечёт Александра за собой в то же состояние — и царевич станет мужчиной вслед за своим верным оруженосцем.
Александр, конечно, не был ленив и неизобретателен, но, встречаясь с нехваткой чего-то в своём арсенале, считал вполне естественным набрать недостающее, прибегая к помощи других людей — в противном случае зачем же царевичу полагалась свита? То же, что «недостающее» было несколько интимного свойства, Александра не особенно волновало — ну какие тайны могли быть у него от Гефестиона? Разве что Александр промолчит о том, что раньше он этого не изведывал…
Александр так считал, он представлял это сотни раз в своём воображении, но позорно трусил и не решался разомкнуть свои уста, когда дело подходило к могущему стать переломным моменту: пусть Гефестион догадается сам! Вот и теперь царевич лежал на спине, смотрел во тьму над своей головой и чувствовал, как слёзы обманутых чаяний, злости, ревности и обиды текут по вискам. Может быть, надо переступить через гордость и стыдливость и сказать Гефестиону, что Александр его любит и хочет вступить в новый этап своей жизни только с ним, но боится, потому что пока ничего не изведал? Ведь невозможно, чтобы Гефестион так быстро всё забыл! В конце концов, ближе сына Аминтора у него никого нет! В других товарищах он не уверен, Гефестион самый желанный, милый и верный!
Александр повернул голову.
— Гефа! Ты не спишь ещё? — И обнял друга за плечи. — Как ты мог подумать, что я могу от тебя отказаться? Ты просто сводишь меня с ума своим равнодушием! Ну скажи, что ты меня не забыл!.. — И Александр начал целовать Гефестиона. — Что это ты всегда будешь помнить!
— Ты мне спать не да… — хотел как бы недовольно, вроде бы сонно якобы пробурчать Гефестион, но не смог даже договорить, захваченный поцелуями, которые были детскими только по исполнению, но вовсе не по замыслу. И стоило немного пококетничать, но плечо само собой опускалось, открывая губам царевича доступ к нежной мальчишечьей шее, ноги сами собой вытягивались, чтобы телу Александра легче было нависнуть над грудью всё ещё не поверженного.