Страница 14 из 122
— Александр, он прав, — сказал Гефестион, когда за доктором закрылась дверь. — Ты можешь заразиться, оставь меня.
— И не подумаю, — отказался упрямый наследник. — Я устойчивый. И, потом, ты заболел, потому что холодно было, а сейчас смотри: щели замазали, окна занавесили, комнату прогрели — никаких проблем. — Александр принялся укладывать друга. — Я тебе подушку высоко взбил, ляжешь — голову вдави, сразу теплее станет. Хитон будешь снимать?
— Не, так теплее…
— Ну хорошо. — Царевич накрыл Гефестиона двумя одеялами и набросил сверху свой подбитый мехом гиматий. — Спи давай, а я тебя посторожу.
— Тебе влетит от Аристотеля.
— Я пострадаю за дружбу — боги это ценят. Голова болит?
— Раскалывается, — пожаловался Гефестион.
— Сейчас полегчает. — И Александр положил свою руку на горячую щёку.
— У тебя рука холодная…
— Это не я холодный, а ты горячий. Ну не буду, только поцелую.
— У тебя губы ледяные.
— А я раскрытыми.
Царевич оставил на челе своего занемогшего стража три нежных поцелуя. «Ну кто тут устоит? — обречённо подумал Гефестион, проваливаясь в тревожное забытьё. — Когда так сладко…».
Александр стерёг сон друга. Ему мнилось, что рядом с ним лежит не Гефестион, а прекрасный чужеземец, принц страны, которая лежит так далеко, что Александр ещё не успел её завоевать. Интриганы узурпировали власть, извели всю царствующую фамилию, и только одному удалось спастись от неминуемой гибели. Он примчался к царю царей через сотни преград и сейчас находится при смерти, занедужив от лишений в своих тяжких скитаниях. Только Александр сможет его спасти, восстановить на троне и оставить царствовать в стране, которая, конечно же, присоединится к великой империи под его, царя царей, властью. Но сперва между ними вспыхнет пылкий роман…
Дофантазировать Александр не успел: в комнату вошёл Аристотель. В противовес Аристарху он был непреклонен:
— Как можно меньше контактов.
— Но я уже спал с Гефестионом, ел и два часа на занятиях сидел. Если ещё не заразился…
— То это не повод для дальнейшего легкомыслия. Оставь его, ему сейчас нужен только сон, и он с этой задачей справляется. А у тебя выездка.
— У меня гиматия нет, он на Гефестионе, — попытался увильнуть Александр.
— Замени его собственным, а свой на себя наденешь.
Александр улыбнулся. Снег за окном не причина для отмены выездки.
У ограды, несмотря на мороз, снова маячили десятки девичьих головок. Царевич вспомнил, как в первый раз, заметив внимание младых красавиц Миезы к занятиям знатных отроков, решил, что девочки прибежали поглазеть на наследника македонского престола. Велико же было его удивление, когда стон восторженных вздохов разнёсся, стоило только Гефестиону остановиться в центре, приветственно махнуть рукой прекрасной половине и послать ей воздушный поцелуй! Александр, естественно, был ревнив к своей собственной славе — ну что ж, пришлось смириться с тем, что красота сына Аминтора действует сильнее, чем нынешний статус и будущие заслуги царевича, — тем более было причин покорить прекрасного синеглазого и сделать его своим навеки.
На этот раз, когда среди гарцевавших всадников самого милого обнаружено не было, слабая половина закидала сильную вопросами, куда же подевалось их солнышко. Филота подъехал к ограде и, недобро ухмыляясь, сообщил, что Гефестион, как кисейная барышня, лежит на двух перинах под тремя одеялами, греется, чихает, сопит и того и гляди отправится в царство Аида, причём умудрился заболеть такой заразой, что никого к нему не подпускают. Укутанные в тёплые платки девочки заохали и, посовещавшись между собой и, видимо что-то решив, упорхнули.
Любовь — деятельное чувство и подвигает своего носителя на созидание. Через несколько часов в дверь, ведущую в комнаты воспитанников, требовательно забарабанили. Подошедший сторож завозился с засовом и немало удивился, увидев на пороге стайку девчонок, каждая что-то держала в руках.
— Мы очень огорчены тем, что Гефестион заболел. Вот, передайте ему, пожалуйста, пусть поправляется скорее!
Сыну Аминтора принесли домашние пироги, мясо, обжаренное в жирных сливках, горшочек со свежевзбитым маслом, уваренную с мёдом малину, плоды шиповника и лесные орехи — последние любящими руками были и очищены, и поджарены.
— И что мне с этим делать? Я не знаю, дозволит Аристотель или нет, — начал ворчать сторож. — Может быть, нельзя Гефестиону есть ваши гостинцы.
— Можно, можно. Мы не уйдём, пока вы не передадите.
— Как он себя чувствует?
— За ним хороший уход?
— Мужчины ничего в этом не понимают. Пропустите нас, мы дежурство организуем.
— Ага, размечтались! К нему никого не пропускают, — ответствовал сторож.
Привлечённые бойким щебетом, в коридор вышли несколько школьников и, узнав, в чём дело, пообещали быстро расправиться с подношениями, если Гефестиону съесть такое количество даров окажется не под силу. Возмущённые посетительницы заголосили, что старались только для Гефестиона. Аристотель, ещё не ушедший к себе домой, так как уроки закончились недавно, вышел на поднявшийся шум и уладил конфликт: стайку девочек впервые допустили в мужское царство, довели до комнаты недужного, впустили, правда, только на порог, и разрешили оставить свои горшочки и узелки на его столе.