Страница 13 из 122
Глава 4
Щёки Гефестиона горели и во время завтрака, и в начале занятий. Сперва он думал, что слова Александра спровоцировали его на такую реакцию, и лишь потом, когда Аристотель затеял интересный диспут по философии, любимой теме Гефестиона, но слова учителя доносились до него через грохот кувалд в разгорячённой голове, стало ясно, что дело неладно. Аристотель и сам был удивлён, увидев, что самый любознательный ученик вместо пытливого взгляда потупил глаза и обхватил себя руками.
— Гефестион, ты слышал последний постулат?
Мальчик вскочил.
— Нет… Я…
Александр схватил друга за руку — она была горяча, тем не менее Гефестион дрожал так сильно, словно его окунули в ледяную воду.
— У него жар и озноб. Я же говорил, что щели не промазаны! Он не может продолжать занятия, я должен отвести его в нашу комнату.
Пришедшее в голову царевича не мог оспорить человек, пусть даже и старше его в несколько раз, Аристотелю пришлось только согласиться:
— Похоже, Гефестиона действительно сильно лихорадит. Идите! Александр, передай прислуге, чтоб разыскали врача.
— Конечно! Пойдём!
— Я досижу, — заупрямился было Гефестион: не хватало ещё, чтобы остальные сочли его неженкой и дохляком, — но не тут-то было: царевич почти силком вытащил его из-за стола и повёл из класса.
«Какой стыд! — думал Гефестион по дороге. — Хорошо ещё, что другие не знают, что на самом деле произошло, и думают, что меня просто сильно продуло, но Александр-то прекрасно осведомлён, как сегодня ночью я выскакивал из кровати и почему. Он станет надо мной смеяться и насмешничать, говорить, что я слишком рано вообразил себя взрослым, раз это так аукнулось. И его от занятий я отрываю, и холодно так, что дальше некуда, — я самый несчастный из людей! Это я хотел не навязываться! Чего стоят все благие намерения! Вот умру от лихорадки — и на этом всё закончится!».
Если план Гефестиона любимому не надоедать срывался, все построения Александра шли гладко: он привязывал, он становился необходимым, единственным хранителем своего верного стража. Голос царевича в коридоре гремел, будто полководец командовал своими солдатами перед последним штурмом в самом решающем сражении:
— Стратокл, беги на кухню и принеси кружку горячего молока, а потом разыщи Аристарха, да поскорей! Из-под земли его достань, пусть захватит все свои порошки и зелья!
Мальчики вошли в свою комнату, Александр с сожалением выпустил из своего захвата тонкий стан Гефестиона, повалившегося на ложе. Незадачливый сладострастник дрожал так, что тряслись даже колени.
— Александр, возвращайся! Ты уже дотащил меня, ты не должен пропускать занятия: Аристотель будет недоволен.
— Вот ещё! Мы же решили, что всегда будем вместе. Я тоже пропущу, а потом мы на дополнительных уроках нагоним.
— Но ты же здоров! У тебя будет не пропуск, а прогул!
— Это отпуск по уходу! Вот и молоко, держи и пей до конца!
Гефестион принял из рук раба кружку и, немного отпив, скривился.
— А, не любишь! Всё равно придётся, учти, я от тебя не отстану, — продолжил царевич и набросил на друга одеяло. — Пока так, потерпи немного, где этот жрец Асклепия? Сейчас придёт, напичкает тебя своими отварами, а я потом тебя уложу и укутаю.
— Я что, девчонка? — возмутился Гефестион.
— Нет, ты временно нетрудоспособный.
Эскулап, львиную долю забот которого в этот холодный сезон составляла борьба с лихорадками и бронхитами, не заставил себя долго ждать, явился быстро с целой корзиной целительных снадобий и, обстукав грудь и спину страстотерпца и заставив показать ему горло, вынес окончательный утешительный вердикт:
— Всё в порядке, обыкновенная простуда. Сильное начало — это хорошо. Жар — ответ организма на болезнь, он её выжигает.
Гефестион хотел было сказать, что ему холодно, но вспомнил, что руки и Александра, и врача показались ему ледяными: бесспорно, он горел, и знобило его именно от высокой температуры.
— А лечение? — поинтересовался наследник македонского престола.
Аристарх выложил на столик и порошки, и настои, прочитал целую лекцию о порядке их приёма, но, будучи врачом давно практикующим и умным, закончил вполне здравой мыслью:
— Лучшее лекарство — покой, сон, тепло и горячее питьё. Молоко и малину на ночь, пусть отпотеет — завтра встанет как новенький, пару дней лёгкий жар вечером будет, потом всё пройдёт. — Увидев, что Александр не двинулся с места, эскулап добавил: — Под покоем я имел в виду, чтоб больного не тревожили, заснуть он сможет без чьей-либо помощи, посторонние лица ему не нужны, только себе хуже сделают, если заразятся.
— Спасибо, я проконтролирую. Можешь быть свободен, — тон Александра не вызывал никаких сомнений в том, что к «посторонним лицам» он себя явно не относит.
Аристарх не был удивлён: о крутом нраве царевича, несмотря на всю молодость Александра, врач был наслышан и решил для успокоения совести изложить свои инструкции Аристотелю — пусть наставник сам разбирается с дисциплиной и карантином; всё же, что требовалось от лекаря, Аристарх уже выполнил — и служитель Асклепия, отвесив полупоклон, удалился.