Страница 114 из 122
— Но убежать, — Александра по-прежнему прежде всего волновали безопасность и будущее Павсания, — проблем масса. Павсаний станет преступником — он спасётся, но только изгнанием. Ты это не вынесешь. — Царевич обернулся к царскому этеру. — А я… я и без этого кругом перед тобой виноват. Чтобы ты из-за меня ещё и беглецом стал…
— Не надо так печально, — Олимпиаду, в отличие от сына, влекла месть бывшему мужу любой ценой. — Павсаний может вернуться через несколько месяцев, поселиться в Македонии в неприметном доме, а потом, когда все всё забудут…
— Вернуться во дворец под чужим именем? Но ты Орестид, как ты можешь отказаться от своего рода, от происхождения, от истории?
— Но Александр! — продолжила царица. — Павсания можно сделать послом — или Македонии в какой-нибудь стране, или какой-нибудь сатрапии, которую ты завоюешь, в Македонии. Он может получить гражданство другого государства и гарантии неприкосновенности. Или примкнуть к твоему походу, не объявляясь в Пелле. Ты будешь окружён своими солдатами, кто из них знает Орестида в лицо? Леоннат, Кратер, Селевк — его родственники, они не выдадут. Пусть кто-то и узнает — золотом покупается всё.
— Но про Александра будут говорить, что он оставляет жизнь убийце отца — следовательно, сам был заинтересован в преступлении, — возразил Павсаний.
— Кто это будет говорить? Враги — их мнение неважно. Друзья — настоящие друзья промолчат. А, я придумала! — воскликнула Олимпиада. — Мы обвиним Филиппа во многих преступлениях. Что далеко ходить? — вон, казна пуста, зато долгов полно. Границы плохо охраняются, соглашение о Коринфском союзе нужно было подписывать на других условиях, а сколько произволу он учинил над невинными! Мать свою убил…
— Ну, в отношении моей бабки… К овечкам она явно не относилась, — Александр припомнил мрачную историю детоубийства.
— Аминту сместил, — продолжала настаивать Олимпиада.
— Я наследую отцу — значит, принимаю это.
— Принимаешь, чтобы исправить. Даже не в этом дело, — царицу не особенно волновало содержание предполагаемых преступлений будущей жертвы. — Я найду тысячу обвинений: и против государства, и против личности, и против собственности — и Павсаний из просто мстителя станет героем. Да хоть его, извини, Павсаний, потворство Атталу: неправый суд, его отсутствие — бесчестие для монарха. Это его, Филиппа, сделает преступником, то есть уже сделало, а того, кто с ним расправился, — лишь заслуженно наказавшим и, следовательно, невиновным. Одно это! — припечатала Олимпиада заговорщиков последним аргументом.
— А ведь правда! — загорелся Александр. — Это не убийство — это месть за честь, а она священна.
— Ну вот. В конце концов ты станешь царём. Самодержец, — выделила Олимпиада. — Твоё слово станет неоспоримо и не будет подлежать никакому обсуждению. А несогласным стоит только намекнуть, что они могут отправиться вслед за Филиппом. Всё! Это решили. Теперь конкретно. Где и когда?
Все трое снова стали изучать программу и отыскивать на чертежах маршруты предстоящих перемещений Филиппа.
— Вот. Парод* театра. Узкое пространство, двадцать локтей длины, скрытых от всех глаз.
— Да! — Олимпиаде выбор понравился. — Практически единственное место, где Филиппа не увидит никто. Что у нас? Он должен будет войти туда с двумя Александрами, царевичем и царём Эпира.
— Я буду стоять у выхода, войду, когда Филипп скроется с противоположной стороны, нанесу удар, он упадёт, преградит путь тебе, — Павсаний посмотрел на царевича, глаза обоих лихорадочно блестели, — и Александру Эпирскому, выйду, как и вошёл, — медленно, а потом, когда другие телохранители разберутся, в чём дело, просто побегу со всех ног.
— Точно! В пароде темно, снаружи, с солнца, никто сразу не поймёт, что случилось, — выйдешь как ни в чём не бывало, а крики ужаса два Александра поднимут не сразу: ведь они будут потрясены случившимся и в первую очередь кинутся к дорогому папеньке и обожаемому тестю. Да пока в шуме и гаме пришедших на спектакль их горестные вопли до народа долетят… Коня я приготовлю. И деньги.
— Нет, не надо. У меня есть, я делаю это не из-за денег, — скороговоркой отказался Павсаний.
— Всё-таки несколько месяцев в чужой стране… Ну ладно, это дело десятое — спишемся, перешлю в случае чего.
— А куда бежать? — спросил Александр. — В Иллирию, на север, в Рим?
— В Рим. Говорят, это благодатное место, настоящий Элизиум*. Только никому! — Олимпиада подняла руку в предостерегающем жесте и выразительно посмотрела на сына. — Даже Гефестиону. Он может выдать — невольно, напряжённым ожиданием в глазах.
Царевич тяжело вздохнул:
— Всё же очень опасно… Слишком высокая цена…
— Александр! — Павсаний решил уничтожить все сомнения в любимом грандиозностью грядущих свершений: — Никакая цена не может быть слишком высокой для царя царей. Филипп не может покорить всю Ойкумену, это ему не по плечу — это сделаешь ты, но, чтобы успеть, нужно раньше начать.
— Но плата…
— Тебя ждёт мир. Это запрос истории. Ты же воин, ты должен стать великим полководцем. Тебе не раз придётся жертвовать малым, чтобы получить большее, — начни сейчас. Корона на кону. История взывает к тебе.