Нежна и опасна

— От­ку­да вы его взя­ли?

— Оно хра­нилось в ма­тери­алах де­ла. Я про­читал это пись­мо в и­юне, ког­да ез­дил в Пет­ро­заводск, но тог­да мне не раз­ре­шили сде­лать ко­пию. А два дня на­зад я до­бил­ся раз­ре­шения, и мне прис­ла­ли скан.

Я бо­ялась раз­во­рачи­вать лис­ток.

— Там что-то страш­ное? — ти­хо спро­сила я. — По­чему вы не от­да­ли его на ях­те?

— Я хо­тел дать те­бе воз­можность про­читать его в оди­ночес­тве, а на ях­те слиш­ком мно­го на­роду. — Он под­нялся со сво­ей чаш­кой и по­куп­ка­ми. — Най­дёшь ме­ня на тер­ра­се за уг­лом. Не то­ропись, я по­ка по­курю и выпью ко­фе.

Я не ус­пе­ла от­ве­тить, как он вы­шел из ка­фе. По­коле­бав­шись нес­коль­ко се­кунд, я ос­то­рож­но раз­верну­ла пись­мо.

«Лю­бимая моя де­воч­ка…»

Сер­дце зас­ту­чало, в но­су за­щипа­ло.

Как он мог пи­сать та­кие неж­ные сло­ва пос­ле то­го, как убил мою мать?! Или Олег был прав, и мой отец не­вино­вен? Я по­ложи­ла лис­ток на стол, раз­гла­дила его и на­чала чи­тать.

«Лю­бимая моя де­воч­ка! На­вер­ное, ты ме­ня не пом­нишь. Ты бы­ла слиш­ком ма­лень­кой, ког­да твоя ма­ма по­гиб­ла, а ме­ня осу­дили за её смерть. Но ес­ли вдруг ты ме­ня пом­нишь, то, ско­рее все­го, не­нави­дишь. Мне не­выно­симо об этом ду­мать. Я пи­шу это пись­мо не за­тем, что­бы оп­равдать­ся. Я прос­то хо­чу рас­ска­зать прав­ду.

Мне бы­ло трид­цать лет, ког­да я уви­дел Ка­тю, а ей — все­го во­сем­надцать. Она за­кон­чи­ла шко­лу и тор­го­вала ры­бой, гри­бами и яго­дами на трас­се. Я каж­дый день что-ни­будь у неё по­купал, по­ка од­нажды она не ска­зала: «Се­рёжа, я знаю, за­чем ты сю­да хо­дишь». Я спро­сил: «За­чем?», — а она от­ве­тила: «Что­бы на ме­ня пос­мотреть, по­тому что ник­то из мес­тных не ста­нет по­купать ры­бу, ко­торую мож­но бес­плат­но пой­мать в озе­ре». Я по­нял, что она пра­ва, и пе­рес­тал хо­дить. Я был же­нат, у ме­ня был сын де­сяти лет. Я не хо­тел раз­ру­шать семью.

Я про­дер­жался две не­дели, а по­том сно­ва по­шёл к Ка­те. В тот раз она про­дава­ла чер­ни­ку в ба­ноч­ке и вя­леную плот­ву. Я спро­сил: «А ты раз­ве не лю­бишь чер­ни­ку?». Она ска­зала, что лю­бит, но яго­ды в ле­су ма­ло и вся идёт на про­дажу. Это был де­вянос­то вось­мой год. Все пы­тались как-то вы­жить. Тог­да я ку­пил у неё чер­ни­ку и по­дарил ей. Ска­зал, пусть съ­ест всю ба­ноч­ку на мо­их гла­зах. Я сел на обо­чину шос­се и смот­рел, как она кла­дёт в рот по од­ной ягод­ке и жму­рит­ся от удо­воль­ствия. По­том она бро­сила свой при­лавок и се­ла ря­дом со мной на тра­ву. Выт­ряхну­ла из бан­ки пос­ледние яго­ды и про­тяну­ла мне: «Поп­ро­буй, Се­рёжа, она та­кая слад­кая». Я взял Ка­тину ру­ку и на­чал есть гу­бами с ла­дони. А по­том ос­ме­лил­ся и по­цело­вал за­пач­канные со­ком паль­цы, а по­том по­цело­вал Ка­тю в гу­бы, и она ме­ня не от­тол­кну­ла. Мы си­дели на обо­чине в жар­кий лет­ний день и це­лова­лись це­лый час, и ни од­на ма­шина не про­еха­ла ми­мо нас. А, мо­жет, и про­еха­ла, но мы не за­мети­ли».

Я отор­ва­лась от чте­ния и пос­мотре­ла в ок­но. Ста­рики за сто­ликом ещё пи­ли свой чай и о чём-то раз­го­вари­вали. Мне по­каза­лось, что это муж и же­на. О чём мож­но раз­го­вари­вать че­рез со­рок или пять­де­сят лет бра­ка? Че­му мож­но улы­бать­ся? Не­уже­ли лю­бовь мо­жет быть дол­гой, счас­тли­вой и… бе­зопас­ной?

Я ти­хо выс­морка­лась в бу­маж­ный пла­точек и сно­ва вер­ну­лась к пись­му.

«С то­го дня мы не рас­ста­вались. Я объ­яс­нился с же­ной и пе­ре­ехал в дом тво­его де­да, хо­тя он был не­дово­лен на­шими от­но­шени­ями. Не о та­ком зя­те он меч­тал. Но Ка­тя ска­зала, что счас­тли­ва со мной, и он сми­рил­ся. А ког­да ро­дилась ты, Иван Ва­силь­евич прос­тил нам всё. Мы не всег­да жи­ли друж­но, иног­да ссо­рились и кри­чали, но ни­ког­да, ни ра­зу за все че­тыре го­да, у нас не воз­никло мыс­ли рас­стать­ся. Мы лю­били друг дру­га и бы­ли счас­тли­вы. Я раз­вёлся с женой. Мы с Ка­тей хо­тели по­женить­ся, ког­да на­копим де­нег на свадь­бу и от­дель­ный дом. Мы пла­ниро­вали пос­тро­ить его на том же учас­тке, где сто­ит дом де­да, но бли­же к озе­ру, у пес­ча­ной за­води, где ты лю­била ку­пать­ся».

Я пом­ни­ла эту за­водь — уз­кая пес­ча­ная по­лос­ка вдоль бе­рега. Там, вок­руг ста­рого кос­три­ща, де­душ­ка пос­та­вил чур­бачки, и иног­да по ве­черам мы жа­рили со­сис­ки и хлеб. Пос­тро­ить дом для мо­лодых на де­довом учас­тке — хо­рошее ре­шение. Мне оно нра­вилось. Я бы хо­тела вы­рас­ти в том до­ме с ро­дите­лями.

В том не­пос­тро­ен­ном до­ме с по­гиб­ши­ми ро­дите­лями…

«Но ни­чему не суж­де­но бы­ло сбыть­ся. Я ра­ботал на ле­соза­готов­ках, но на­ша кон­то­ра зак­ры­лась. С день­га­ми ста­ло ту­го. Вы­руча­ло то, что дед ры­бачил, а я охо­тил­ся. Ка­тя иног­да тор­го­вала на трас­се, но это не при­носи­ло боль­шо­го до­хода. Я рас­ска­зываю это не к то­му, что­бы ты нас по­жале­ла. Мы неп­ло­хо жи­ли, не ху­же дру­гих. Я прос­то рас­ска­зываю, по­чему ружьё сто­яло на ули­це. Я со­бирал­ся на охо­ту, вы­нес ружьё во двор, а по­том вер­нулся до­мой по­цело­вать те­бя и твою ма­му. Вот и всё, что я хо­тел рас­ска­зать».

Я пе­речи­тала фра­зу три ра­за. Ружьё сто­яло на ули­це? Что он хо­тел этим ска­зать? Это всё?

«Я оди­нако­во люб­лю обо­их сво­их де­тей — те­бя и стар­ше­го сы­на. Но иног­да бы­ва­ет так, что кто-то из де­тей нуж­да­ет­ся в ро­дитель­ской за­щите боль­ше дру­гих, — и не всег­да это са­мый млад­ший. На­де­юсь, ты ме­ня пой­мёшь и со вре­менем пе­рес­та­нешь не­нави­деть. Не бой­ся ни­чего, как не бо­ялись мы с Ка­тей. Будь храб­рой, моя де­воч­ка. Пом­ни, что ты рож­де­на в нас­то­ящей люб­ви, ко­торая всё оп­равды­ва­ет, всё про­ща­ет и да­ёт­ся в жиз­ни толь­ко раз. Будь счас­тли­вой, бо­рись за своё счастье и ни­ког­да ни о чём не жа­лей, как не жа­лели твои ро­дите­ли.

Твой па­па».