Страница 37 из 91
Он припарковался около Площади свободы и достал из сумки большой зонт. Обошёл машину, распахнул мою дверь и предупредительно раскрыл чёрный купол.
— Хочешь прогуляться по Старому городу?
По нему было видно, что он спрашивает для проформы и отказа не примет, но на самом деле я не возражала: мне тоже хотелось прогуляться. Не возвращаться же на яхту в порт? Панорама города с моря завораживала, но побывать внутри крепостных стен было очень заманчиво. Я взяла Олега под руку и, не торопясь, мы двинулись через площадь в ту сторону, где виднелись шпиль ратуши и слепленные друг с другом средневековые домишки. Игрушечные, как на рождественской открытке.
— Вы тут были?
— Да, много раз. И в детстве, и потом, когда Эстония стала независимой. Я люблю Таллин. Здесь я пережил самый бурный роман в своей жизни.
Кажется, он хотел доказать мне, что не гей. Но я и до этого не сомневалась в его ориентации, просто не ожидала, что он заметит мои «побеги» и напишет о них в отчёте. Я разозлилась, когда узнала об этом, а потом злость прошла. Он лишь выполнял свои обязанности. Ему за это платили.
И даже если бы он был геем — меня это не волновало. Какая разница?
— Это была эстонка? — спросила я. — Девушка, с которой у вас был роман?
— Нет, это была моя однокурсница. Как-то в нулевом году мы собрались большой студенческой компанией — человек десять или пятнадцать — и решили поездить по Прибалтике. Запланировали Таллин, Ригу и Вильнюс, но всё ограничилось Таллином. Зависли тут на неделю, потратили все деньги, а один парень просрочил визу. Весело было. — Он помолчал и добавил: — Мне тогда казалось, что я переживаю самое прекрасное время в своей жизни. Прошло восемнадцать лет — и оказалось, что я был прав.
— А что с той девушкой, вашей однокурсницей?
— Ничего, с ней всё нормально. Мы довольно часто встречаемся.
— А секс?
— А вот секс — нечасто.
Мы пересекли Ратушную площадь, окружённую летними ресторанчиками, и с толпой туристов нырнули в узкий кривой переулок. Дождь всё сильнее стучал по куполам зонтов, но старинная музыка и людская разноголосица его заглушали. Китайцы, как обычно, кричали громче всех.
— Куда мы идём?
— В одно кафе. Хочу угостить тебя кофе. Ты не против?
— Нет, я с удовольствием.
Он открыл дверь в здание, которое выглядело так, словно его построили пятьсот лет назад, и по стёртым ступенькам мы поднялись в крошечное кафе с пятью столиками. К моему удивлению, посетителей почти не было, лишь пожилая парочка за столиком у окна пила чай. Мы подошли к витрине, и я засмеялась:
— А это что такое?
На витрине красовались расписные зайчики, белочки, Микки Маусы и даже советский олимпийский мишка.
— Это знаменитый эстонский марципан. Будьте добры, два кофе и… Что ты будешь? Зайчика?
— Нет, я не могу есть зайчика! Мне его жалко, он такой милый… Можно вон то сердечко? — я указала на плоское розовое сердце, украшенное бантом.
— А, сердце, значит, тебе не жалко, — подколол Олег и обратился к продавщице: — Два кофе, два сердечка и пять коробок марципана с собой, пожалуйста.
Мы сели за столик в углу со своими чашками и тарелками. Олег вытащил из кармана сложенный вчетверо лист бумаги и протянул мне. Я взяла и спросила:
— Это мне? Что это?
— Это письмо твоего отца. Он написал его незадолго до смерти. Оно адресовано тебе.