Дневник Майи (ЛП)

Я проснулась без десяти три утра, как показывали стоящие на тумбочке светящиеся часы, с пересохшим ртом, разбитыми губами и мучимая сильной жаждой. Попытавшись подняться, я поняла, что обездвижена, потому что Феджевик приковал моё левое запястье к спинке кровати наручниками. У меня была опухшая рука и затёкшее запястье, то самое запястье, которое было сломано ранее, во время велосипедной аварии. Паника, которую я почувствовала, немного рассеяла густой дурман от наркотиков. Я двигалась осторожно, пытаясь устоять в полумраке. Единственный свет исходил от голубой неоновой вывески, который проникал сквозь плотные шторы, и зелёного отражения светящихся цифр часов. Телефон! Я обнаружила его, когда повернулась посмотреть время, он был рядом с часами, очень близко.

Свободной рукой я стащила простыню и стёрла липкую влагу с живота и бёдер, затем я повернулась влево и с болезненной медлительностью соскользнула на пол. Рывок наручников на запястье вырвал из меня стон, а скрежет пружин кровати прозвучал как торможение поезда. Стоя на коленях на грубом ковре, с рукой, вывернутой в невозможном положении, я с ужасом ожидала реакции моего похитителя, но сквозь громкий шум своего собственного сердца, я услышала его храп. Прежде чем осмелиться взять трубку телефона, я подождала пять минут, чтобы убедиться в том, что Феджевик продолжает спать глубоким сном пьяницы. Я опустилась на пол, насколько позволили наручники, и набрала 911, чтобы попросить помощи, заглушив голос подушкой. Внешней линии не было. Телефон соединялся только с администратором заведения; чтобы позвонить в другое место, требовался общественный телефон консьержа или мобильник, а мобильник водителя грузовика был вне моей досягаемости. Я набрала номер администратора и прослушала одиннадцать гудков, прежде чем мне ответил мужской голос с индийским акцентом. «Меня похитили, помогите мне, помогите мне…», — прошептала я, но служащий повесил трубку, не дав мне времени сказать что-то ещё. Тогда я попробовала снова, но результат оказался прежним. Отчаявшись, я зарыдала в грязную подушку.

Прошло больше получаса, прежде чем я вспомнила о пистолете, который Феджевик использовал в качестве секс-игрушки: холодный металл во рту, во влагалище и вкус крови. Я должна была найти его, это была моя единственная надежда. Для того чтобы лечь в кровать с прикованной наручниками рукой, я должна была изогнуться не хуже циркача и не могла не придавить матрас своим весом. Водитель грузовика несколько раз фыркнул, как бык, перевернулся на спину, и его рука весом с кирпич упала на моё бедро, парализуя меня, но вскоре мужчина снова захрапел, а я смогла дышать. Времени было три двадцать пять, оно тянулось очень медленно, и до рассвета оставалось ещё несколько часов. Я поняла, что это были мои последние мгновения, Феджевик никогда не оставит меня в живых, я могла опознать его и описать его машину, и если он всё ещё не убил меня, стало быть, он планировал продолжать надо мной издеваться. Мысль о том, что я обречена, что я буду убита и мои останки никогда не найдут в этих лесах, придала мне неожиданную смелость. Мне было нечего терять.

Я грубо отодвинула руку Феджевика со своего бедра и повернулась к нему лицом. Его запах сразил меня: вонючее дыхание, пот, алкоголь, сперма, прогорклая пицца. Я различила звериное лицо в профиль, огромную грудную клетку, выпуклые мышцы предплечья, волосатые гениталии, толстую, похожую на бревно, ногу и проглотила рвоту, поднимавшуюся у меня в горле. Свободной рукой я начала щупать под подушкой в поисках пистолета. Я обнаружила его почти сразу, он находился в пределах моей досягаемости, но был придавлен головой Феджевика, который, должно быть, верил в свою силу и в мою безропотность жертвы, раз оставил его там. Я глубоко вдохнула, закрыла глаза, взяла пушку двумя пальцами и начала доставать оружие миллиметр за миллиметром, не двигая подушку. Наконец мне удалось вытащить пистолет, который оказался тяжелее, чем ожидалось, и я держала его на груди, содрогаясь от усилий и волнения. Единственным оружием, которое я видела, был пистолет Рика Ларедо, его я никогда не трогала, но знала, как им пользоваться, этому меня научило кино.

Я нацелила пушку в голову Феджевика — решалось: его жизнь или моя. Я едва могла поднять оружие одной рукой, дрожа от нервов, со скрюченным и ослабленным наркотиками телом, но это должен был быть выстрел в упор, и я не могла промахнуться. Я положила палец на спусковой крючок и заколебалась, ослеплённая оглушительным пульсированием в висках. Я с абсолютной ясностью поняла, что у меня не будет другой возможности сбежать от этого животного. Я заставила себя пошевелить указательным пальцем, почувствовала лёгкое сопротивление спускового крючка и снова засомневалась, предвкушая вспышку, отдачу оружия, дантовский треск костей, кровь и кусочки мозга. «Сейчас, это должно быть сейчас», — прошептала я, но не смогла ничего сделать. Я вытерла пот, бежавший по моему лицу и затуманивавший моё зрение, засунула руку в простыню и снова взяла пистолет, положила палец на спусковой крючок и прицелилась. Я ещё дважды повторила это жест, не в силах выстрелить. Я посмотрела на часы: была половина четвёртого ночи. В конце концов, я оставила пистолет на подушке рядом с ухом моего спящего палача. Я повернулась спиной к Феджевику и пожала плечами, обнажённая, онемевшая, плача в отчаянии от угрызений совести и облегчения от того, что удалось избавиться от необратимого ужаса убийства.

На рассвете Рой Феджевик проснулся, рыгая и потягиваясь, разговорчивый и в хорошем настроении — никаких следов пьянства. Он увидел пистолет на подушке, взял его, приложил к виску и нажал на спусковой крючок. «Пум! Ты ведь не думаешь, что он заряжен, верно?» — сказал он, рассмеявшись. Феджевик поднялся, голый, взвешивая двумя руками свою утреннюю эрекцию, на мгновение задумался, но отказался от порыва. Он положил пистолет в сумку, вытащил ключ из кармана брюк, открыл наручники и освободил меня. «Ты видишь, для чего мне нужны эти наручники, они нравятся женщинам. Как ты себя чувствуешь?» — спросил он, по-отечески поглаживая по голове. Я всё ещё не могла поверить, что жива. Я проспала пару часов, будто под наркозом, без снов. Я потёрла запястье и руку, чтобы восстановить кровообращение.

«Давай позавтракаем, это самый важный приём пищи за день. Хорошо позавтракав, я могу вести машину двадцать часов», — объявил он мне из туалета, где сидел с сигаретой, зажав ту губами. Вскоре я услышала, как он принимает душ и чистит зубы, после чего мужчина вернулся в комнату, с мурлыканьем оделся, и растянулся на кровати, обутый в ботинки из искусственной кожи ящерицы, чтобы посмотреть телевизор. Я медленно пошевелила онемевшими конечностями, неуклюже, как старуха, встала на ноги, спотыкаясь, пошла в ванную и заперла дверь. Горячий душ был мне как бальзам на душу. Я вымыла волосы обычным для придорожных гостиниц шампунем и яростно потёрла тело, пытаясь мылом стереть ночной позор. У меня были синяки и царапины на ногах, груди и талии; правая рука и запястье были деформированы из-за отёка. Я почувствовала общую боль внутри от жжения во влагалище и заднем проходе, между ног текла нить крови; я сделала прокладку из туалетной бумаги, надела трусики и закончила одеваться. Водитель грузовика сунул в рот две таблетки, проглотил их, запив половиной бутылки пива, а затем предложил мне остаток в последней бутылке и другие таблетки. «Выпей их, это аспирин, он помогает от похмелья. Сегодня мы будем в Лас-Вегасе. Тебе нужно остаться со мной, девочка, ты уже заплатила за проезд», — сказал он мне. Мужчина взял свою сумку, проверил, что ничего не оставил, и вышел из комнаты. Я без сил последовала за ним к грузовику. Небо только начало проясняться.

Чуть позже мы остановились в ресторане для проезжающих путешественников, где у входа уже были другие мощные грузовики и трейлер. Войдя внутрь, я почувствовала, что аромат бекона и кофе разбудили во мне голод, за предыдущие двадцать с лишним часов я съела лишь два энергетических батончика и горстку картошки фри. Феджевик вошёл в заведение, расточая добродушие направо и налево, шутя с другими «прихожанами», которых, по всей видимости, знал, расцеловался с официанткой и поприветствовал на жёванном испанском языке двух гватемальцев, тут же готовящих еду. Чуть погодя водитель попросил апельсинового сока, яиц, сосисок, блинов, хлебных тостов и чашку кофе — всё это, естественно, заказывалось на двоих. Я же, тем временем, впилась взглядом в линолеум на полу, постепенно переводя его на висящие под потолком вентиляторы, на лежащие на стойке кучки сладких булочек под стеклянной крышкой. Когда нам принесли еду, Феджевик взял меня за обе руки, протянув свои поверх стола, театрально склонил голову и закрыл глаза: «Спасибо тебе, Господи, за этот питательный завтрак и нынешний прекрасный день. Благослови нас, Господи, и защити на оставшейся части пути. Аминь». Я, уже не питая никаких надежд, просто наблюдала за людьми, шумно завтракавшими за другими столами, за женщиной с усталым видом и крашеными волосами, подающей кофе, за, казалось, работающими тут вечно индейцами, которые на кухне переворачивали яичницу с беконом. Обратиться здесь было совершенно не к кому. Да и что я могла им сказать? Что я попросила себя подвезти и теперь расплачиваюсь за эту услугу в придорожной гостинице, что я сделала глупость, поэтому именно такой судьбы и заслуживаю. Я склонила голову, вторя за водителем грузовика, и молча стала молиться: «Никуда не отпускай меня, Попо, береги меня». А затем я сожрала свой завтрак до самого последнего кусочка.