Дневник Майи (ЛП)

Из-за своего месторасположения на карте, столь далёкого от Соединённых Штатов и столь близкого к «нигде», Чили находится за пределами привычного маршрута наркоторговцев, но их товар проникает даже сюда, как, собственно, и везде. Здесь можно увидеть витающих в облаках молодых людей; один из таких мне попался на пароме, когда я пересекала канал Чакао, чтобы добраться до Чилоэ, отчаявшийся человек, уже чуть ли не превратившийся в невидимое существо, который слышит голоса, разговаривает сам с собой и жестикулирует. Здесь марихуана доступна каждому, она, пожалуй, наиболее распространена и значительно дешевле сигарет. Травку предлагают на каждом углу; кокаиновая паста либо крэк ходят по рукам бедноты, которая дышит бензином, клеем, растворителем лака и другой отравой. Для предпочитающих разнообразие имеются также и галлюциногены различных видов, кокаин, героин и их производные, амфетамины и полное меню чёрного рынка. На нашем же острове выбор куда меньше: только доступный желающим алкоголь да кокаиновая паста для молодёжи. «С детьми надо быть очень внимательной, американочка», — наказала мне Бланка Шнейк, а далее объяснила, каким образом следует выявлять симптомы у учеников. Она и не догадывалась, что я уже давно знаток в данном вопросе.

Когда мы наблюдали за учениками на перемене, Бланка заметила мне: Асусена Корралес не пришла на занятия, и она боится, что девочка и вовсе бросит учёбу, как и её старшие братья, не окончившие и средней школы. Она не знакома с матерью Хуанито, поскольку та уже уехала, когда сама Бланка оказалась на острове, однако ж знала, что его мать в прошлом была замечательной девушкой, правда, в свои пятнадцать лет уже забеременела и навсегда уехала далеко отсюда сразу же после родов. Теперь эта женщина живёт в Квеллоне, на самом юге Исла-Гранде, где расположено большинство лососевых фирм, благополучно просуществовавших лишь до появления убившего всю рыбу вируса. Когда с лососёвыми было всё хорошо, Квеллон напоминал Дикий Запад, этакую страну искателей приключений и одиноких мужчин, которые, как правило, заправляли здесь законом, и женщинами лёгкого поведения, обладающими настоящим предпринимательским духом. Они были способны зарабатывать за неделю куда больше получаемого рабочим за целый год. Большим спросом у населения пользовались колумбийки, которых пресса окрестила «странствующими секс-работницами», а благодарные клиенты «черномазыми с толстой задницей».

— Асусена была хорошей ученицей, как и её сестра, но вдруг ни с того ни с сего стала угрюмым ребёнком и начала избегать людей. Я не знаю, что с ней случилось, — сказала мне тётя Бланка.

— Она и не пришла убираться в нашем доме. Последний раз я видела Асусену в ночь сильного шторма, когда она пришла искать Мануэля, поскольку Кармело Корралес сильно заболел.

— Мануэль рассказывал мне об этом. У Кармело Корралеса случился приступ гипогликемии, очень распространённый среди не гнушающихся алкоголем диабетиков, но вот дать ему мёд было, пожалуй, рискованным решением со стороны Мануэля; так можно было и убить. Только вообрази себе, какая ответственность!

— В любом случае, он уже наполовину мёртв, тётя Бланка. У Мануэля потрясающе холодная кровь. Ты ведь уже заметила, что он сам никогда не раздражается и вообще никуда не спешит?

— Это из-за пузырька воздуха в мозгу, — сообщила мне Бланка.

Случилось так, что десять лет назад у Мануэля нашли аневризму, способную лопнуть в любой момент. И подумать только — я совсем недавно об этом узнала! По словам Бланки, Мануэль приехал на Чилоэ, чтобы полнее прожить свои дни в окружении здешнего великолепного пейзажа, занимаясь любимым делом, что-то записывая и изучая.

— Аневризма — то же, что и смертный приговор, она сделала его отстранённым, но всё же не безразличным ко всему. Мануэль как можно лучше пользуется оставшимся ему временем, американочка. Этот человек живёт настоящим, час за часом, это в значительной степени и примиряет его с мыслью о смерти, нежели, например, меня, у кого внутри тоже бомба замедленного действия. Иные вот годами медитируют где-нибудь в монастыре и не достигают подобного состояния мира и спокойствия, что есть у Мануэля.

— Я уж поняла, что и ты веришь в то, что он как Сиддхартха.

— Кто?

— Неважно.

Мне тут пришло в голову, что у Мануэля Ариаса никогда и не было великой любви, подобно той, что случилась у моих бабушки с дедушкой, — вот отчего этот мужчина смирился с жизнью одинокого волка. Имеющимся в мозгу пузырём воздуха он оправдывает избегание любви. «У него нет глаз, чтобы увидеть Бланку? Йесусе!» — как сказала бы Эдувигис, хотя, кажется, именно я пытаюсь свести его с Бланкой. Этот губительный романтизм — результат слащавых любовных романов, которые в последнее время я читаю запоем. Неизбежный вопрос в том, почему Мануэль всё же согласился приютить в своём доме такую персону, как я, незнакомку, кого-то из совершенно другого мира, с весьма подозрительными обычаями и вдобавок беглянку. И как получилось, что его дружба с моей бабушкой, которую он не видел несколько десятилетий, весит больше, чем незаменимое спокойствие.

— Мануэль волновался насчёт твоего приезда, — сказала Бланка, когда я спросила её об этом. — Он думал, ты испортишь ему жизнь, но не смог отказать в любезности твоей бабушки, поскольку, когда в 1975 году его выслали, кто-то всё же его приютил.

— Твой отец.

— Да. В то время было рискованным делом помогать преследуемым диктатурой, о чём предупредили и моего отца, который потерял своих друзей и знакомых, и по данному поводу сердились даже мои братья. Лионель Шнейк прячет у себя коммуниста! Хотя он сам говорил, мол, если в этой стране нельзя помочь ближнему, всё же будет лучше уехать далеко отсюда. Мой папа считает себя неуязвимым и говорит, что военные не осмелятся его задевать. Высокомерие, присущее классу, к которому принадлежал и он, именно в этой ситуации очень помогло.

— И теперь Мануэль платит дону Лионелю тем, что помогает мне. Чилотский закон взаимовыручки в двойном объёме.

— Конечно.

— Страхи Мануэля в отношении меня очень даже оправданы, тётя Бланка. Я же приехала, точно выпущенный на свободу бык, чтобы разбить его хрусталь…

— Да, это хорошо на него повлияло! — прервала меня она. — Я нашла его изменившимся, американочка, теперь он более раскован.

— Раскован? Да он крепче морского узла. Полагаю, у него депрессия.

— Таков характер этого человека, американочка. Клоуном он никогда не был.

Тон и отсутствовавший взгляд Бланки лишний раз подтвердили мне, насколько сильно она его любит. Она рассказала, что Мануэлю было тридцать девять лет, когда его выслали на Чилоэ, и тот жил в доме дона Лионеля Шнейка. Его сломило длившееся более года тюремное заключение, ссылка, потеря семьи, друзей, работы, впрочем, всего, а для неё это было великолепное время: Бланку выбрали королевой красоты, и она планировала свою свадьбу. Контраст между их жизненными ситуациями оказался очень жестоким для обоих. Бланка почти ничего не знала о госте своего отца, хотя её и привлекал трагичный, с налётом меланхолии, вид этого мужчины; по сравнению с ним, остальные — и даже её жених — казались ей какими-то несерьёзными. Вечером, накануне высылки Мануэля, именно в тот момент, когда семья Шнейк отмечала возвращение экспроприированного участка в Осорно, она прошла в комнату к Мануэлю, чтобы доставить ему удовольствие, дать что-то запоминающееся, что он смог бы увезти с собой в Австралию. До этого Бланка уже занималась любовью со своим молодым человеком, успешным инженером из богатой семьи, католиком и сторонником военного правительства, полной противоположностью Мануэля и весьма подходящей партией для такой девушки, как она, но то, что было пережито этой ночью с Мануэлем, очень и очень отличалось. На рассвете они всё ещё обнимались и грустили, точно двое сирот.

— Он сделал мне подарок. Мануэль изменил меня, дал совершенно иной взгляд на мир. Он не рассказывал мне о том, что произошло с ним в тюрьме, об этом Мануэль никогда не говорил, хотя все его страдания я прочувствовала на собственной коже. Чуть погодя я прекратила отношения со своим женихом и отправилась в путешествие, — сказала мне Бланка.