Страница 30 из 90
Впервые за долгие месяцы я снова подумала о Саре и Дебби, спрашивая себя, что с ними будет. Они окончат среднюю школу и станут искать какую-нибудь работу, потому что вряд ли они поступят в Колледж, высшее учебное заведение, их мозги явно не для этого. Дебби всегда будет плохой ученицей, а у Сары вечно найдётся достаточно проблем; если она не вылечится от булимии, то наверняка окажется на кладбище.
Как-то утром Анджи пригласила меня прогуляться среди сосен, что довольно подозрительно, так как это было не в её стиле, и объявила мне, что удовлетворена моим прогрессом, так как, в основном, я проделала всю работу сама. Академия лишь облегчила мне это, и сейчас я могу поступать в университет, хотя, возможно, в моём обучении есть некоторые пробелы. «Океаны, не пробелы», — прервала я директора.
Анджи в свою очередь стерпела эту наглость с улыбкой и напомнила мне, что её миссия не в том, чтобы делиться знаниями, это могло делать любое образовательное учреждение, а в кое-чём более тонком: превратить молодых людей в инструменты для раскрытия их максимального потенциала.
— Ты повзрослела, Майя, вот что важно.
— Ты права, Анджи. В шестнадцать лет мой жизненный план состоял в том, чтобы выйти замуж за пожилого миллионера, отравить его и унаследовать состояние, но теперь я планирую выращивать викуний на продажу.
Это не показалось ей остроумным. При помощи некоторых уловок директор предложила мне остаться на лето в академии в качестве спортивного инструктора и помощницы в художественном кружке; потом, в сентябре, я смогу отправиться прямиком в Колледж. Ещё она добавила, что, как мы уже знаем, мой отец и Сьюзен разводятся, и моему отцу назначили рейс на Ближний Восток.
— Твоя ситуация сложная, Майя, потому что тебе нужна стабильность на этапе перехода. Здесь ты была под защитой, но в Беркли тебе будет не хватать структурированности жизни. Ты не должна вернуться в ту же самую среду.
— Я буду жить со своей бабушкой.
— Твоя бабуля уже не в том возрасте чтобы…
— Ты не знаешь её, Анджи! У неё энергии как у Мадонны! И перестань называть её бабулей, потому что её кличка Дон Корлеоне, как у Крёстного Отца. Моя Нини воспитала меня подзатыльниками, какая ещё структура тебе нужна?
— Не будем обсуждать твою бабушку, Майя. Ещё два или три месяца здесь могут стать решающими для твоего будущего. Подумай об этом, прежде чем мне ответить.
Тогда я поняла, что мой отец заключил с ней договор. Мы с ним никогда не были очень близки, в моём детстве папа практически отсутствовал, ему удавалось находиться далеко, пока моя Нини и мой Попо боролись со мной. Когда умер мой дедушка и отношения между нами стали ужасными, он поместил меня в интернат штата Орегон и умыл руки. Сейчас у него был рейс на Ближний Восток, очень удачный для него. И зачем только этот человек завёл меня? Ему следовало быть осмотрительнее в отношениях с принцессой Лапландии, раз ни один из них не хотел детей. Полагаю, в те времена тоже были презервативы. Всё это молнией пронеслось у меня в голове, и я быстро пришла к выводу, что бесполезно бросать ему вызов или пытаться договориться — ведь он упрямый как осёл, когда что-то приходит ему в голову, нужно будет найти другое решение. Мне было восемнадцать лет, и по закону он не мог заставить меня остаться в академии; поэтому отец заручился поддержкой Анджи, мнение которой имело вес специалиста. Если бы я взбунтовалась, это было бы проинтерпретировано как проблемы с поведением, и по заключению местного психотерапевта меня могли бы удерживать силой здесь либо в другом похожем месте. Я приняла предложение Анджи с такой быстротой, что кто-то и менее уверенный в своей компетентности, стал бы меня подозревать, поэтому я немедленно начала готовиться к отложенному ранее побегу.
На второй неделе июня, спустя несколько дней после моей прогулки среди сосен с Анджи, кто-то из учеников, куря в тренажёрном зале, устроил пожар. Забытый окурок поджёг коврик, и огонь достиг потолка, прежде чем прозвучал сигнал тревоги. Ничего столь же ужасного и забавного не происходило в академии с момента её основания. Пока инструкторы и садовники подсоединяли шланги, учащиеся воспользовались возможностью, чтобы повеселиться на празднике прыжков и криков, высвобождая энергию, накопленную за месяцы самоанализа, и, когда сюда, наконец, прибыли пожарные и полиция, перед ними открылась удивительная картина, подтверждающая широко распространённый слух, что это место было убежищем бесноватых. Огонь распространялся, угрожая ближайшим лесам, и пожарные попросили подкрепления у авиации. Это лишь усилило маниакальную эйфорию парней, бегавших под струями химической пены и глухих к приказам руководства заведения.
Стояло великолепное утро. Прежде чем дым от пожара затуманил небо, воздух был тёплым и чистым, идеальным для моего побега. Сначала я должна была спасти викуний, о которых все забыли в суматохе, и я потеряла полчаса, пытаясь их перенести: ноги бедных животных заплетались, настолько они испугались запаха гари. В конце концов, мне пришло в голову смочить пару футболок и накрыть им головы, таким способом мне удалось дотащить викуний до теннисного корта, где я оставила их привязанными и накрытыми капюшонами. Затем я отправилась в свою спальню, побросала в рюкзак всё необходимое: фотографию моего Попо, кое-что из одежды, два энергетических батончика и бутылку воды, — надела свои лучшие кроссовки и побежала в лес. Это не было внезапным порывом, я ждала подобной возможности долгое время, но когда настал нужный момент, я убежала безо всякого разумного плана, без документов, денег или карты, лишь с сумасшедшей идеей исчезнуть на несколько дней и неожиданно напугать своего отца.
Анджи потребовалось сорок восемь часов, чтобы сообщить моей семье, потому что считалось нормальным, если воспитанники заведения время от времени исчезали. Они выходили на шоссе, добирались автостопом до ближайшего посёлка, в тридцати километрах от академии, пробовали свободу на вкус, а затем возвращались одни, потому как им некуда было идти, одни или же сопровождаемые полицией. Эти бегства были настолько обычным делом, особенно среди вновь прибывших, что считались образцом психического здоровья. Только самые слабовольные и подавленные смиренно принимали заточение. Когда пожарные подтвердили, что жертв нет, моё отсутствие не вызвало особого беспокойства, однако на следующее утро, когда возбуждение от происшествия прошло, меня начали искать в посёлке и организовали патрули для прочёсывания леса. К тому времени у меня было немало часов форы.
Я не знаю, как мне удалось сориентироваться без компаса в этом океане сосен и, петляя, выйти к шоссе. Мне повезло, и другого объяснения этому нет. Мой марафон длился часами, я выходила утром, видела, как опускается вечер и наступает ночь. Пару раз я останавливалась попить воды и перекусить энергетическими батончиками, мокрая от пота, и продолжала бежать до тех пор, пока темнота не заставляла меня остановиться. Я забивалась в корни деревьев на ночлег, умоляя моего Попо остановить медведей, которых было много в тех краях, и они были бесстрашными: иногда животные даже приходили в академию в поисках еды, нисколько не смущаясь близости людей. Мы наблюдали за мохнатыми гостями из окон, и никто не отваживался их потрогать, в то время как они переворачивали мусорные баки. Общение с моим Попо, эфемерное, как пена, претерпело серьёзные изменения за время моего пребывания в академии. Первое время после его смерти он являлся мне, я в этом уверена: я видела его на пороге открытой двери, на противоположной стороне улицы, через стекло ресторана. Ошибки быть не может, нет никого другого, похожего на моего Попо, ни негра, ни белокожего, никого, столь же элегантного и театрального, с трубкой, золотыми очками и шляпой борсалино. Затем началось разрушение моей личности наркотиками и алкоголем, шум и ещё шум, мой рассудок был помрачён, из-за этого я больше не видела моего Попо, хотя в некоторых случаях я была уверена, что он рядом; я чувствовала его взгляд, устремлённый мне в спину. По словам моей Нини, чтобы увидеть духов, нужно быть очень спокойной, находиться в тишине, в пустом и чистом пространстве, без часов. «Как ты хочешь услышать своего Попо, если ты в наушниках?» — сказала она мне.