Страница 28 из 90
Мы с Мануэлем выходим на рассвете, и, если расстояние небольшое, стараемся вернуться до темноты, а если путь занимает более трёх часов, мы остаёмся ночевать, потому что ночью плавают лишь суда Армады и корабль-призрак Калеуче. По словам древних, все, что есть на земле, существует и под водой. Есть города, погружённые в море, в лагуны, реки и лужи, и там живут пигичены, злые существа, способные вызывать приливы и коварные течения. Нас предупредили, что во влажных местах требуется большая осторожность, но данный совет бесполезен на этой земле непрекращающегося дождя, где повсюду сплошная влажность. Иногда мы встречаем коренных жителей, готовых рассказать нам то, что они видели, и возвращаемся домой с сокровищами записей, которые потом бывает проблематично расшифровать, поскольку у них своя своеобразная манера речи. В начале разговора они избегают темы волшебства, это дело стариков, мол, уже никто в это не верит; возможно, они боятся возмездия «художников», как сами называют колдунов, или же просто не хотят способствовать своей репутации суеверных, но при помощи сноровки и яблочного самогона Мануэль умудряется выведать интересующее его.
У нас была самая серьёзная за всё время, что я живу здесь, буря, пришедшая молниеносно и неистовствовавшая по всему свету. Она разразилась молниями, громом и безумным ветром, обрушившимся на нас, решив отправить дом в плавание под дождём. С балок сорвались три летучие мыши и начали кружить по залу, пока я пыталась выгнать их метлой, а кот по кличке Гато-Лесо наносил им бесполезные удары лапой при дрожащем свете свечей. Генератор неисправен уже несколько дней, и мы не знаем, когда придёт «главный мастер», если он ещё придёт, что никогда не известно, в этих широтах никто не соблюдает расписание. В Чили «главным мастером» называют любого человека, способного починить что-либо хоть наполовину при помощи плоскогубцев и проволоки, но на этом острове таковых нет, и мы вынуждены обратиться к посторонним, которые заставляют себя ждать, как будто они чиновники. Шум урагана был оглушительным: катящиеся камни, военные танки, поезда, сошедшие с рельсов, завывания волков, и внезапный вопль, доносящийся со дна земли. «Земля дрожит, Мануэль!» Но он, невозмутимый, читал со своим шахтёрским фонарём на лбу. «Это всего лишь ветер, женщина, когда дрожит земля, падают горшки».
В этот момент, в дождевике и рыболовных сапогах, с которых капала вода, пришла Асусена Корралес просить помощи, поскольку её отец был очень плох. Из-за разбушевавшегося урагана мобильники не ловили, а идти пешком в деревню было невозможно. Мануэль надел плащ, шапку и сапоги, взял фонарь и направился к выходу. Я шла позади, я не собиралась оставаться наедине с летучими мышами и ураганом.
Дом Корралесов находится неподалёку, но нам потребовалась целая вечность, чтобы преодолеть это расстояние в темноте, по дороге пропитываясь небесным водопадом, погружаясь в грязь и борясь с ветром, толкавшим нас во встречном направлении. Временами мне казалось, что мы заблудились, но вдруг в окне дома Корралесов появился жёлтый свет.
Дом, старее, чем наш, и очень ветхий, казалось, едва стоял посреди грохота отстающих досок, но внутри было тепло. В свете двух керосиновых фонарей я смогла увидеть беспорядочные горы старой мебели, корзин с шерстью для вязания, груды картофеля, горшки, пакеты, сушащуюся на проволоке одежду, вёдра для протекающей крыши, и даже клетки с кроликами и курами, которых нельзя было оставить снаружи в подобную ночь. В одном углу находился алтарь со свечой, зажжённой перед гипсовой Девой Марией и изображением отца Уртадо, чилийского святого. Стены были украшены календарями, фотографиями в рамках, почтовыми открытками и рекламными проспектами по экотуризму, а также выдержками из руководства по питанию пожилых людей.
Кармело Корралес был коренастым мужчиной, плотником и судостроителем, но алкоголь и диабет, долгое время истощавшие организм, его сломили. Вначале он игнорировал симптомы болезни, затем жена лечила его чесноком, сырой картошкой и эвкалиптом, а когда Лилиана Тревиньо заставила пойти в больницу Кастро, было уже поздно. По словам Эдувигис, после вмешательства врачей ему стало хуже. Корралес не изменил своего образа жизни, он продолжил пить и издеваться над своей семьёй до тех пор, пока ему не ампутировали ногу в прошлом декабре. Он уже не может поймать своих внуков, чтобы дать им ремня, но Эдувигис обычно ходит с синяком под глазом и никто не обращает на это внимания. Мануэль посоветовал мне не расспрашивать о происхождении этого синяка, потому что Эдувигис будет чувствовать себя неловко, домашнее насилие здесь замалчивается.
Кровать больного придвинули к печке. Из историй, которые я слышала о Кармело Корралесе, о его драках, когда он напивался, и о том, как он плохо обращался со своей семьёй, я представляла его отвратительным человеком. Однако на этой кровати лежал безобидный старик, свихнувшийся и костлявый, с прикрытыми веками, открытым ртом, который едва дышал с мучительными хрипами. Я полагала, что диабетики всегда получают инсулин, но Мануэль дал ему несколько ложек мёда, и в результате этого (и благодаря молитвам Эдувигис), больной пришёл в себя. Асусена приготовила нам по чашке чая, который мы молча выпили, ожидая, когда стихнет ураган.
Около четырёх часов утра мы с Мануэлем вернулись в наш дом, уже холодный, потому что печка давно остыла. Он пошёл за дровами, пока я зажигала свечи и разогревала воду и молоко на примусе. Не осознавая этого, я дрожала не столько от холода, сколько от напряжения этой ночи, шторма, летучих мышей, умирающего человека и от чего-то, что я почувствовала в доме Корралесов и не могла объяснить, но явно чего-то зловещего, подобного ненависти. Если это и правда, что дома пропитаны жизнью, протекающей в их стенах, то в доме Корралесов царит зло.
Мануэль быстро разжёг огонь, мы сняли мокрую одежду, надели пижамы, тёплые носки и закутались в чилотские одеяла. Мы пили стоя, прижавшись к печке, он — вторую чашку чая, а я — молоко, затем он проверил жалюзи, не упали ли те от ветра, приготовил мне бутылку с горячей водой и оставил её в моей комнате, а затем отправился к себе. Я почувствовала, как он зашёл и вышел из ванной и лёг в кровать. Я слушала последние ворчания урагана, удаляющиеся раскаты грома и ветер, начинающий уставать от того, что дует.
Я разработала различные стратегии по преодолению страха ночи, и ни одна из них не работает. С тех пор, как я прибыла на Чилоэ, я здорова телом и душой, но моя бессонница ухудшалась, а я не хочу прибегать к снотворным. Майк О`Келли предупредил меня, что последнее, что восстанавливает наркоман, — это нормальный сон. Днём я избегаю кофеина и триггеров вроде фильмов или книг со сценами насилия, которые затем терзают меня ночью. Перед сном я выпиваю стакан тёплого молока с мёдом и корицей, волшебное зелье, которое мне давал мой Попо, когда я была маленькая, и успокаивающий настой Эдувигис: липа, бузина, мята и фиалка, но что я только ни делаю, и ложусь спать как можно позже, читая до тех пор, пока мои веки не начинают смыкаться, я не могу перехитрить бессонницу, она беспощадна. Много ночей в своей жизни я провела без сна, раньше я считала ягнят, сейчас считаю лебедей с чёрной шеей или дельфинов с белым брюхом. Я провожу часы в темноте, один, два, три часа утра, слушая дыхание дома, шорох привидений, царапанье монстров под моей кроватью, и боюсь за свою жизнь. Меня преследуют вечные враги: боль, потери, унижения, чувство вины. Включить свет равносильно поражению, это означает, что остаток ночи я уже не засну, ведь при свете дом не только дышит, он также движется, трепещет, в нём появляются протуберанцы и щупальца, привидения обретают видимые контуры, монстры бушуют. Это могла бы быть одна из тех бесконечных ночей, было уже слишком поздно и сегодня выдалось слишком много событий, взволновавших меня. Я была погребена под горой одеял, считая проплывающих лебедей, когда услышала, как Мануэль бьётся во сне в комнате напротив, как я слышала много раз.