Страница 26 из 90
Я ответственна за создание детской команды по футболу, это, собственно, и не трудно, поскольку в нашей стране дети умеют пинать мяч, едва научившись ходить. Я уже набрала участников в основную команду, запасную, а также женскую, что вызвало в обществе целую волну сплетен, хотя никто не был против, а иначе сразу имел бы дело с тётей Бланкой. Мы стремимся к тому, чтобы наша набранная команда участвовала в школьном чемпионате, приуроченном к отмечаемому в сентябре национальному празднику. Впереди у нас ещё несколько месяцев тренировок, но мы не можем их проводить из-за отсутствия обуви, и, поскольку ни одна семья не готова тратиться на бутсы, мы с Бланкой нанесли визит вежливости Лионелю Шнейку, уже оправившемуся от сердечного приступа.
Мы умилостивили мужчину двумя бутылками самого изысканного золотого ликёра, который Бланка приготовит из водки, сахара и молочной сыворотки со специями, и обосновали ему целесообразность вовлечения ребят в спортивную деятельность, чтобы те не попадали в какие-либо передряги. Дон Лионель согласился. С тех пор любое упоминание о футболе всегда сопровождалось очередной рюмочкой золотого ликёра, а Мильялобо подверг себя риску всё же подарить нам одиннадцать пар обуви нужного размера. Тут следует объяснить, что именно столько обуви требуется для «Калеуче», команды мальчиков, и столько же для «Пинкойи», состоящей из девочек, а также шесть пар для запасных. Узнав о цене, дон Лионель разразился речью, обличающей экономический кризис, лососевые фирмы, безработицу, собственную дочь, этот бездонный мешок, что собирается его же и угробить, всегда прося у отца бoльшего. И вдобавок заметил, что футбольные бутсы — явный приоритет в неполноценной системе образования этой страны.
Уже под конец он вытер лоб, приговорил четвёртую рюмочку золотого ликёра и выписал нам чек. В тот же самый день мы заказали в Сантьяго обувь, а через неделю поехали на автобусе в Анкуд её забирать. Тётя Бланка запирает бутсы на ключ, чтобы дети не носили их каждый день, и распорядилась так: у кого вырастет нога, того просто исключим из команды.
ОСЕНЬ
Апрель Май
Глава 2
Ремонт в школе закончился. В ней люди и находят убежище в чрезвычайных ситуациях, потому что это самое безопасное здание, за исключением церкви, чьё ветхое деревянное строение поддерживается одним Богом, что и подтвердилось в 1960 году, когда в мире произошло сильнейшее землетрясение за всю историю наблюдений — девять с половиной баллов по шкале Рихтера. Море вышло из берегов, и вся деревня была на грани затопления, но вода остановилась у дверей церкви. За десять минут озёра уменьшились, целые острова исчезли, земля раскрылась и поглотила железнодорожные пути, мосты и дороги. Чили подвержена катастрофам: наводнениям, засухам, штормам, землетрясениям и огромным волнам, способным донести корабль к центру городской площади. У живущих здесь есть философия смирения на этот счёт: это испытания, посланные Богом, но в то же время жители нервничают, если долгое время не происходит никаких потрясений. Моя Нини именно такая женщина, всегда ждёт, что небо упадёт ей на голову.
Наша школа готова и к следующей истерике природы. Она является социальным центром острова: здесь собирается женский кружок, группа ремесленников и общество анонимных алкоголиков, в котором я побывала несколько раз, потому что обещала Майку О’Келли это сделать, хотя я была единственной женщиной среди четырёх-пяти мужчин, которые бы так и не осмелились при мне заговорить. И всё же я думаю, что не нуждаюсь в этом, поскольку ходила трезвой более четырёх месяцев. В школе мы смотрим фильмы, улаживаем мелкие конфликты, не настолько важные, чтобы вмешивались полицейские, и обсуждаем предстоящие вопросы, как, например, посев и сбор урожая, цены на картофель и морепродукты. Здесь Лилиана Тревиньо делает прививки и рассказывает об основах гигиены, слушая о которых пожилые женщины слегка веселятся. «Прошу прощения, сеньорита Лилиана, но как вы собираетесь учить нас медицине?» — говорят они. Акушерки уверенно утверждают, и весьма справедливо, что таблетки всё же сомнительная панацея, поскольку кто-то богатеет, продавая их. Они же выбирают домашние средства, которые, в основном, бесплатны, или крошечные гомеопатические пакетики. В школе нам рассказали о правительственной программе по контролю над рождаемостью, которая отпугнула нескольких бабушек, а полицейские раздали инструкции по борьбе со вшами на случай эпидемии, которая бывает в здешних краях каждые два года. Одна только мысль о вшах заставляет чесаться мою голову. Я предпочитаю блох, потому что они живут на Факине и котах.
Компьютеры в школе ещё доколумбовы, но в хорошем состоянии, я использую их для всего, что мне требуется, за исключением электронной почты. Я привыкла жить без связи с внешним миром. Кому я буду писать, когда у меня нет друзей? Я получаю новости от моих Нини и Белоснежки, которые пишут Мануэлю под никами, но я хотела бы рассказать им о своих впечатлениях от этого странного изгнания. Чилоэ невозможно себе представить: здесь нужно именно жить.
Я осталась в академии штата Орегон, ожидая, пока немного не потеплеет, чтобы тогда и сбежать, но зима пришла надолго в эти леса, одарив их кристальной красотой льда и снега, и покрыв всё своими небесами, иногда синими и невинными, а временами свинцовыми и яростными. Когда дни стали длиннее, температура поднялась, и люди начали больше проводить времени на улице, я вновь задумалась о побеге, но чуть погодя в школу принесли двух викуний, стройных животных с выпрямленными ушами и кокетливыми ресницами невесты — дорогой подарок от благодарного отца одного из выпускников прошлого года. Анджи назначила меня ответственной, утверждая, что никто не сможет позаботиться об этих нежных существах более умело, чем я, поскольку я выросла с ищейками Сьюзен. Мне пришлось отложить свой побег: викуньи во мне нуждались.
Со временем я адаптировалась к графику занятий спортом, искусством и сеансов терапии, но так и не обзавелась друзьями, потому что здешняя система препятствовала дружбе; самое большее, мы, воспитанники заведения, были соучастниками разных проделок. Я не скучала по Саре и Дебби, как будто из-за изменения моего окружения и обстоятельств подружки потеряли свою значимость. Я думала о них с завистью, как те живут своей жизнью без меня, как и все в Беркли Хай, сплетничая об этой безумной Майе Видаль, пациентке сумасшедшего дома. Может быть, другая девушка уже и заменила меня в нашем трио вампиров. В академии я научилась психологическому жаргону и способу обходить правила, которые назывались не правилами, а соглашениями. В первом из многих соглашений, подписанном без намерения соблюдать, я, как и остальные воспитанники, взяла на себя обязательство держаться подальше от алкоголя, наркотиков, насилия и секса. Для первых трёх не было никаких возможностей, хотя некоторые мои товарищи всё же нашли способы практиковать последний, несмотря на постоянный контроль консультантов и психологов. Я же воздерживалась от всего.
Чтобы избежать неприятностей, было очень важно казаться нормальным человеком, хотя определение нормальности колебалось. Если кто-то ел слишком много, значит, страдал от беспокойства; слишком мало, болен анорексией; если предпочитал одиночество, пребывал в депрессии, но и любая дружба вызывала подозрения; если человек не участвовал в каком-либо мероприятии, то саботировал, а если участвовал с энтузиазмом, то нуждался в особом внимании. «Будь ты проклят, если сделаешь, будь ты проклят, если не сделаешь», — вот ещё одно из любимых высказываний моей Нини.
Программа была основана на трёх кратких вопросах: Кто ты? Что ты хочешь делать со своей жизнью? И как ты собираешься этого добиться? Но терапевтические методы были менее понятны. Девушку, которую изнасиловали, заставляли танцевать перед другими учениками в костюме французской горничной; парня с суицидальными наклонностями отвели наверх лесной сторожевой башни, чтобы посмотреть, прыгнет ли он, а другого, страдающего клаустрофобией, регулярно запирали в шкафу. Нас принуждали к раскаяниям — ритуалам очищения — и к коллективным занятиям, когда приходилось разыгрывать наши травмы, чтобы, в конце концов, их преодолеть. Я отказалась отыграть смерть моего дедушки, отчего мои товарищи были вынуждены делать это для меня, пока дежурный психолог не объявил меня вылеченной или неизлечимой — какой именно, я сейчас вспомнить не могу. В длительных сеансах групповой терапии мы открывали — разделяли — воспоминания, мечты, желания, страхи, намерения, фантазии, наши самые сокровенные секреты. Обнажать наши души — вот какова была цель этих марафонов. Мобильные телефоны были запрещены, телефон контролировался, переписка, музыка, книги и фильмы подвергались цензуре, никакой электронной почты и никаких неожиданных посетителей.