Дневник Майи (ЛП)

За неделю, что мои бабушка с дедушкой провели в Вашингтоне, мой Попо настолько стал плох, что мы едва узнали его, когда мы все — я, отец и Сьюзен — поехали встречать их в аэропорт. Он потерял ещё больше в весе, тащил ноги, горбился, его глаза были жёлтыми, а кожа — тусклой и синеватой. Неуверенными шагами инвалида он подошёл к фургону Сьюзен, потея от прилагаемых усилий, дома у него не было сил даже подняться по лестнице, поэтому мы постелили ему прямо в кабинете на первом этаже, где он и спал, пока не оказался на больничной койке. Моя Нини ложилась с ним, свернувшись калачиком, точно кошка.

Моя бабушка молилась Богу, чтобы защитить своего мужа, с той же страстью, с которой она переживала политические и социальные потери, сначала обращаясь с просьбами, молитвами и обещаниями, а затем переходила к проклятиям и угрозам стать атеисткой. «Какая польза от борьбы со смертью, Нидия, когда та рано или поздно всегда победит?» — поддразнивал её мой Попо. Поскольку традиционная наука не могла помочь её мужу, бабушка прибегла к альтернативным методам лечения, таким как травы, кристаллы, иглоукалывание, шаманизм, аурические массажи, и даже к маленькой девочке из Тихуаны со стигматами, способной, как говорили, творить чудеса. Её муж мирился с этими странностями, будучи в хорошем настроении, как он и делал с тех пор, как познакомился с Нини. Сначала мой папа и Сьюзен пытались защитить стариков от многих шарлатанов, которые каким-то образом почувствовали возможность влиять на мою Нини, но, в конце концов, согласились, что подобные отчаянные меры отчасти занимали бабушкино время.

В последние недели я не ходила в школу. Я переехала в большой волшебный дом с намерением помочь моей Нини, но оказалась более подавленной, нежели сам пациент, отчего ей пришлось заботиться о нас обоих.

Сьюзен первая осмелилась упомянуть о хосписе. «Это для умирающих людей, а Пол не умрёт!» — воскликнула моя Нини, но постепенно ей всё же пришлось сдаться. К нам пришла Кэролайн, девушка-волонтёр с вежливыми манерами и большим опытом, объяснила нам, что может случиться и как их организация может помочь нам без каких-либо затрат, начиная с поддержания у пациента уютной атмосферы и заканчивая предоставлением нам духовного или психологического утешения вплоть до борьбы с врачебной бюрократией и похорон.

Мой Попо настоял на том, чтобы умереть дома. Все последующие этапы происходили в том порядке и в те сроки, что и предсказала Кэролайн, однако они застали меня врасплох; как и Нини, я ожидала божественного вмешательства, которое бы изменило ход нашей беды. Смерть случается с кем-то другим, а не с теми, кого мы любим, и тем более с моим Попо, который был центром моей жизни, силой гравитации, которая крепко удерживала мир; без него я бы не справилась, меня сбил бы с пути малейший ветерок. «Ты поклялся мне, что никогда не умрёшь, Попо!». «Нет, Майя, я говорил тебе, что всегда буду с тобой, и я намерен выполнить своё обещание».

Работавшие в хосписе добровольцы установили больничную койку перед широким окном в гостиной, поэтому ночью мой дедушка мог представлять себе звёзды и луну, бросающую свой свет на него сверху вниз, поскольку он не мог их видеть сквозь ветви сосен. Ему вставили в грудь катетер для введения лекарств — так отпадала необходимость каждый раз делать укол, и научили нас, как двигать Попо, мыть и менять простыни, не поднимая его с постели. Кэролайн часто навещала его, общалась с доктором, медсестрой и ходила в аптеку; не раз она брала на себя покупку продуктов в универмаге, особенно когда ни у кого в семье не оставалось на это сил.

Майк О’Келли тоже посещал нас. Он приезжал в своём инвалидном кресле-коляске с электроприводом, которым управлял, точно гоночным автомобилем, часто в сопровождении пары выкупленных членов его банды, им он приказывал вынести мусор, очистить пылесос, подмести внутренний дворик и выполнить другие домашние дела, пока сам Майк пил чай с моей Нини на кухне. Эти двое были в ссоре в течение нескольких месяцев после стычки на демонстрации по поводу абортов, которые О’Келли, исполнительный католик, резко отвергал, однако болезнь моего дедушки всё же их примирила. Хотя иногда они оба находятся в противоположных идеологических крайностях, но не могут долго сердиться, потому что слишком сильно любят друг друга и имеют много общего.

Если бы мой Попо не спал, Белоснежка поболтал бы с ним некоторое время. Настоящая дружба между ними так и не сложилась; и я думаю, что мужчины даже немного завидовали друг другу. Однажды я услышала, как О’Келли говорил о Боге с моим Попо, и я почувствовала себя обязанной предостеречь его, что он зря тратит время, ведь мой дедушка был агностиком. «Ты уверена, девочка? Пол провёл свою жизнь, наблюдая за небом через телескоп. Как он мог мельком не увидеть Бога?» — спросил он в ответ, хотя и не пытался спасти душу моего деда против его же воли. Когда доктор прописал морфий, и Кэролайн сообщила, что у нас будет всё необходимое, поскольку пациент имеет право умереть без боли и с достоинством, О’Келли так и не сказал нам об эвтаназии.

И вот наступил неизбежный момент, когда мой Попо окончательно обессилел, и нам пришлось прервать поток студентов и друзей, шедших навестить его. Всю свою жизнь дедушка был не лишён кокетства и даже несмотря на свою физическую слабость переживал насчёт собственного внешнего вида, хотя это замечали только мы, его ближайшее окружение. Он просил содержать себя в чистоте, побритым и в проветриваемой комнате, ведь до последнего боялся как-то оскорбить нас страданиями из-за своего заболевания. У Попо уже были тусклые и впалые глаза, изъязвлённые губы, его руки напоминали птичьи лапы, а кожа, вся в синяках, просто висела на костях. Мой дед превратился в скелет, очень похожий на обожжённое дерево, хотя до сих пор мог слушать музыку и вспоминать. «Откройте окно, и да войдёт в него радость», — просил он нас. Порой Попо настолько уходил в себя, что его голос едва звучал, но были и лучшие моменты, и тогда мы незамедлительно приподнимали спинку кровати и вовлекали деда в свою беседу. До кончины он хотел передать мне свой опыт и мудрость. Дед до последнего дня не терял ясности мысли.

— Ты боишься, Попо? — спросила я его.

— Нет, но всё же мне грустно, Майя. Я бы хотел прожить с вами ещё двадцать лет, — ответил он мне.

— Что же будет там, по другую сторону, Попо? Ты думаешь, что и после смерти есть жизнь?

— Это всего лишь возможность, хотя ещё и недоказанная.

— Как и не доказано существование твоей планеты, а вот ты в неё веришь, — парировала я, и он, довольный, засмеялся.

— Ты права, Майя. Ведь глупо же верить лишь в то, что можно доказать.

— А помнишь, когда ты отвёл меня в обсерваторию посмотреть комету, Попо? Той же ночью я увидела Бога. Не было никакой луны — лишь одна чернота неба со множеством бриллиантов, и когда я посмотрела в телескоп, то чётко различила хвост кометы.

— Сухой лёд, аммиак, метан, железо, магний и…

— Это лишь фата невесты, а за нею Бог, — уверяла я его.

— И какова она на вид? — спросил он меня.

— Она напоминает светящуюся паутину, Попо. Всё, существующее в мире, связано между собой нитями этой паутины. Я не могу тебе этого объяснить. Вот когда умрёшь, отправишься путешествовать наподобие этой кометы, а я последую сзади на выросшем у тебя хвосте.

— Мы станем всего лишь звёздной пылью.

— Ай, Попо!

— Не плачь, деточка, так ты и меня заставляешь плакать, а чуть погодя начнёт плакать и твоя Нини, и, значит, мы не утешимся никогда-никогда.

В свои последние дни он мог проглотить лишь несколько чайных ложек йогурта да выпить несколько глотков воды. Дедушка практически не говорил и не жаловался, лишь часами пребывал в каком-то полусне под действием морфия, вцепившись либо в мою руку, либо в руку своей супруги. Моя Нини всё рассказывала ему истории до самой кончины, когда он уже ничего не понимал, однако сам ритм её голоса, казалось, убаюкивал его. Она говорила о двух влюблённых, перевоплощавшихся в разных эпохах, переживших различные приключения, умерших и вновь встретившихся уже в других жизнях, что никогда не разлучались.