Страница 12 из 90
Мы совершили специальную поездку, чтобы Мануэль познакомил меня с отцом Лусиано Лионом, огромным стариком, несколько раз сидевшим в тюрьме во времена военной диктатуры 1973—1989 годов за то, что защищал гонимых. Ватикан, устав наказывать бунтаря, отправил его на пенсию в отдалённую деревню Чилоэ, но старый воин и здесь негодует. Когда Лусиано исполнилось восемьдесят лет, со всех островов к нему приплыли почитатели, а из Сантьяго приехало двадцать автобусов с прихожанами; праздник продлился два дня на площадке перед церковью с жареными ягнятами и цыплятами, пирожками и вином, льющимся рекой. Это было чудо умножения хлебов, потому что люди всё прибывали, а еда всё не кончалась. Пьяницы из Сантьяго заночевали на кладбище, не обращая внимания на неупокоенные души.
Небольшой дом священника охранялся гордым петухом с радужными перьями, кукарекающим на крыше и внушительным неостриженным ягнёнком, что, точно мёртвый, лежал на пороге. Мы были вынуждены входить через кухонную дверь. Этот баран с соответствующим именем Мафусаил столько лет избегал участи стать рагу, что едва мог передвигаться от старости.
— Что ты здесь делаешь так далеко от своего дома, девочка? — было приветствием отца Лиона.
— Спасаюсь от власти, — ответила я ему вполне серьёзно, на что он рассмеялся.
— Я провёл шестнадцать лет, делая то же самое, и, если честно, я скучаю по прежним временам.
Он дружит с Мануэлем Ариасом с 1975 года, когда оба были высланы на Чилоэ. «Депортация, или высылка, как это называется в Чили, очень строгое наказание, хотя и менее строгое, нежели ссылка, потому что заключённый, по крайней мере, находится в своей стране», — пояснил он мне.
— Нас отправили подальше от семьи, в негостеприимное место, где мы были одни, без денег и работы, преследуемые полицией. Нам с Мануэлем повезло, потому что мы попали на Чилоэ, где люди нас встретили приветливо. Ты не поверишь, девочка, но господин Лионель Шнейк, который ненавидел левых больше, чем самого дьявола, дал нам жильё.
В этом доме Мануэль познакомился с Бланкой, дочерью его доброго хозяина. Бланке было немногим более двадцати лет, она была помолвлена, а слава о красоте девушки передавалась из уст в уста, привлекая толпы поклонников, не робеющих даже перед женихом.
Мануэль пробыл год на Чилоэ, зарабатывая на жизнь плотницким ремеслом и ловя рыбу, а между делом читал об увлекательной истории и мифологии архипелага, никуда не переезжая из Кастро, где он должен был ежедневно являться в полицию и расписываться в книге высланных. Несмотря на обстоятельства, он проникся Чилоэ: ему хотелось объехать это место полностью, изучить его и рассказать о нём. Вот почему после долгого скитания по миру он вернулся сюда, чтобы закончить здесь свои дни. По завершении сроков высылки, Мануэль смог отправиться в Австралию, одну из стран, принявших чилийских беженцев, где его ждала жена. Я была удивлена, что у Мануэля есть семья, поскольку он никогда о ней не упоминал. Оказывается, он был дважды женат, не имел детей, давно развёлся с обеими жёнами, и ни одна из них не живёт в Чили.
— За что тебя выслали, Мануэль? — спросила я его.
— Военные закрыли факультет социальных наук, где я был профессором, посчитав тот притоном коммунизма. Они арестовали многих профессоров и студентов, а некоторых даже убили.
— Ты был арестован?
— Да.
— А моя Нини? Ты знаешь, арестовывали ли её?
— Нет, её нет.
Как это возможно, что я так мало знаю о Чили? Я не осмеливаюсь спрашивать Мануэля, чтобы не прослыть невежей, но я начала копаться в интернете. Благодаря бесплатным билетам, которые доставал мой отец, будучи пилотом, мои бабушка и дедушка путешествовали со мной каждые выходные и каждый отпуск. Мой Попо составил список мест, которые мы должны узнать помимо Европы, прежде чем умрём. Так мы посетили Галапагосские острова, Амазонку, Кападокию и Мачу-Пикчу, но мы никогда не ездили в Чили, что могло бы показаться логичным. Отсутствие интереса моей Нини к посещению своей страны необъяснимо, потому как та яростно защищает свои чилийские обычаи и всё ещё волнуется, вывешивая с балкона трёхцветный флаг в сентябре. Я думаю, что она культивирует поэтическую идею Чили и боится столкнуться с реальностью или же здесь есть что-то ещё, что она не хочет вспоминать.
Мои бабушка и дедушка были опытными и практичными путешественниками. В фотоальбомах мы втроём появляемся в экзотических местах и всегда в одной и той же одежде, потому что мы уменьшили багаж до самого необходимого и вечно держали чемоданы наготове, по одному на каждого, что и позволяло нам тронуться с места буквально через полчаса, в зависимости от возможности или прихоти. Однажды мы с моим Попо читали о гориллах в журнале «Нэшнл Географик» о том, почему они вегетарианцы, кроткие и ценящие единство семьи, а моя Нини, проходившая через комнату с вазой в руке, с лёгкостью тогда заметила, что нам стоит поехать и посмотреть на них. «Хорошая идея», — ответил мой Попо, взял телефон и позвонил моему отцу. Тот раздобыл билеты, и на следующий день мы отправились в Уганду с нашими набитыми чемоданами.
Моего Попо приглашали на семинары и конференции, и если он мог, брал нас с собой, потому что моя Нини боялась, что случится беда, и нас разлучат. Чили — это выступ между горами Анд и глубинами Тихого океана, с сотнями вулканов, некоторые из них с ещё тёплой лавой, они могут проснуться в любое время и утопить территорию в море. Это объясняет, почему моя чилийская бабушка всегда ожидает худшего, готова к чрезвычайным ситуациям и идёт по жизни со здоровым фатализмом, поддерживаемая несколькими католическими святыми по её же выбору и согласно смутным советам гороскопа.
Я часто пропускала занятия, потому что путешествовала с бабушкой и дедушкой и потому что меня утомляла школа; только мои хорошие оценки и гибкость итальянского метода обучения помешали исключению из неё. Средств у меня было в избытке: я притворялась, что страдаю то от аппендицита, то от мигрени, то от ларингита, а если это не давало результата, симулировала судороги. Моего дедушку было легко обмануть, но моя Нини лечила меня радикальными методами — холодным душем или столовой ложкой масла из печени трески, если только ей не было нужно, чтобы я пропускала школу. Это случалось, например, когда она брала меня с собой протестовать против войны, клеить плакаты в защиту лабораторных животных или приковывать себя цепями к дереву, чтобы помешать лесозаготовительным компаниям. Её решительность привить мне общественное сознание всегда была героической.
Не раз мой Попо приходил выручать нас из полицейского участка. Полиция Беркли снисходительна, она давно привыкла к уличным демонстрациям по любым благородным причинам, фанатикам с благими намерениями, способным месяцами разбивать лагерь на публичной площади, к студентам, решившим захватить университет ради Палестины, или к правам нудистов. Не были для неё в новинку и рассеянные гении, игнорирующие светофоры, и нищие, которые в прошлой жизни были в почёте, и наркоманы в поисках рая. И, наконец, полиция спокойно воспринимала любого добродетельного, нетерпимого и воинственного гражданина, находящегося в этом городе с населением в сто тысяч жителей, где почти всё разрешено, если это делается с добрыми намерениями. Моя Нини и Майк О`Келли часто забывают о хороших манерах в пылу защиты справедливости, но если их задерживают, эти двое никогда не попадают в камеру, а сержант Вальчек лично отправляется купить им по чашечке капучино.
Мне было десять лет, когда мой отец снова женился. Он никогда не знакомил нас ни с одной из своих возлюбленных, и так отстаивал преимущества свободы, что мы не ожидали, что он когда-нибудь от неё откажется. Однажды он объявил, что пригласит на ужин подругу, и моя Нини, годами тайно искавшая ему невесту, думала произвести на неё хорошее впечатление, в то время как я готовилась на неё напасть. Это вызвало безумную активность в доме: моя Нини наняла профессиональных уборщиков, наполнивших воздух запахом отбеливателя и гардений, и призадумалась над марокканским рецептом курицы с корицей — на вкус это блюдо скорее напоминало десерт. Мой Попо записал подборку своих любимых произведений, чтобы создать музыкальное сопровождение, показавшееся лично мне музыкой зубных врачей.