Страница 11 из 90
Мы с Мануэлем проанализировали загадочное сообщение, что прислал О’Келли. Новости оказались хорошие: ситуация в доме была нормальной, и мои преследователи никак себя не проявляли, хотя это не означало, что они забыли обо мне. Ирландец выразил это не напрямую, что логично, учитывая ситуацию, а шифром, подобным тому, который использовали японцы во время Второй мировой войны и которому он научил меня.
Я живу на этом острове уже месяц. Не знаю, смогу ли я когда-нибудь привыкнуть к медлительности Чилоэ, к этой лени, к этой постоянной угрозе дождя, к этому неизменному пейзажу, состоящему из воды, облаков и зелёных лугов. Здесь всё одно и то же, везде тишина. Чилоты не знают пунктуальности, их планы зависят от погоды и настроения, всё идёт своим чередом, зачем делать сегодня то, что можно сделать завтра. Мануэль Ариас высмеивает мои списки и проекты, бесполезные в этой вневременной культуре: здесь, прошёл час или неделя – собственно, разницы мало; однако он придерживается своего рабочего графика и продвигается над своей книгой в том темпе, который сам себе и задал.
У Чилоэ свой собственный голос. Раньше я не вынимала наушники из ушей, музыка была моим кислородом, теперь же я пытаюсь понять запутанный кастильский чилотов. Хуанито Корралес оставил мой айпод в том же кармане рюкзака, из которого и вытащил, и мы никогда не упоминали об этом случае, но в течение недели, пока он медлил с возвратом, я поняла, что не так уж и важно, о чём я думаю. Без айпода я могу слышать голос острова: птиц, ветер, дождь, треск дров, шум шоссе и иногда отдалённые скрипки Калеуче, корабля-призрака, плавающего в тумане и распознаваемого благодаря музыке и грому костей потерпевших кораблекрушение, якобы поднимающихся на борт с песнями и танцами. Судно сопровождает дельфин кауилья, по имени которого Мануэль и назвал свою лодку.
Иногда, выпив немного водки, я вспоминаю прошлые времена, которые были ужасными, хотя несколько более суетными, чем нынешние. Это мимолётная прихоть, а не страх вынужденного воздержания, который я испытывала ранее. Я решила выполнить своё обещание и совсем не употреблять алкоголь с наркотиками, а также не пользоваться ни телефоном, ни электронной почтой, и, конечно же, всё это далось мне куда легче, нежели ожидалось поначалу. Как только мы выяснили это, Мануэль перестал прятать бутылки с вином. Я объяснила ему, что он не должен из-за меня изменять свои привычки, алкоголь есть повсюду и я сама несу полную ответственность за свою трезвость. Он понял и теперь не сильно волнуется, если я иду в «Таверну Мёртвеньких», чтобы посмотреть какую-нибудь программу или понаблюдать за труко, аргентинской игрой в испанские карты, в которой участники с каждым коном сочиняют стихи.
Некоторые традиции острова, такие, как, например, труко, мне очень сильно нравятся, но другие меня вконец раздражают. Если чукао, маленькая кричащая птица, поёт слева от меня, это к несчастью, я должна снять одежду и надеть её с изнаночной стороны, прежде чем продолжить идти той же дорогой; когда я иду ночью, мне лучше взять с собой чистый нож и соль, на случай, если мне навстречу выйдет чёрная одноухая собака: это колдун, и чтобы освободиться, я должна начертить в воздухе крест ножом и рассыпать соль. Зараза, чуть не угробившая меня, когда я только приехала на Чилоэ, была вовсе не дизентерией, потому что тогда я бы вылечилась выписанными доктором антибиотиками, а порчей, что доказала Эдувигис, вернув мне здоровье молитвами, своей настойкой из мирта, льна и мелиссы и растиранием живота пастой для чистки металлов.
Традиционное блюдо Чилоэ — куранто, а на нашем острове оно самое лучшее. Инициативой Мануэля была идея предложить куранто туристам, чтобы разрушить изоляцию этой маленькой деревушки, которую редко посещают, поскольку иезуиты не передали нам ни одной из своих церквей и у нас нет пингвинов или китов, лишь лебеди, фламинго и дельфины, очень распространённые в здешних местах. Сначала Мануэль распустил слух, что здесь находится грот Пинкойя, и никто не имеет право это отрицать, потому что точное местонахождение пещеры является предметом споров, и некоторые острова приписывают её себе. Грот и куранто теперь наши туристические достопримечательности.
Северо-западный берег острова — скалистый, опасный для судоходства, но отличный для рыбалки; там есть подводная пещера, видимая только во время отлива, идеально подходящая для королевства Пинкойи, одного из немногих добрых существ в ужасающей чилотской мифологии, потому что она помогает терпящим бедствие рыбакам и морякам. Это красивая девочка-подросток с длинными волосами, одетая в морские водоросли, и если она танцует лицом к морю, рыбалка будет хорошей, но если она глядит на пляж, улов будет скудным, и придётся искать другое место, чтобы забрасывать сети. Так как её почти никто не видел, эта информация бесполезна. Если Пинкойя где-либо и появляется, нужно закрыть глаза и бежать в противоположном направлении, потому что она соблазняет похотливых и утаскивает их на дно моря.
От деревни до грота всего двадцать пять минут ходьбы в прочной обуви и с хорошим настроением по обрывистой и восходящей тропе. На холме растут одинокие араукарии, возвышающие над пейзажем, а с вершины открывается пасторальный вид на море, небо и необитаемые островки. Некоторые из них разделены такими узкими каналами, что во время отлива можно докричаться с одного берега до другого. С холма грот выглядит как большой беззубый рот. Можно спуститься, оцарапавшись о скалы, покрытые испражнениями чаек, рискуя покалечиться, или поплыть вокруг побережья острова на каяке, если только вам известно о воде и скалах. Требуется некоторое воображение, чтобы оценить подводный дворец Пинкойи, потому что за поганым ртом колдуньи ничего не видно. Раньше некоторые немецкие туристы пытались заплыть как можно глубже в пещеру, но полицейские это запретили из-за коварных течений. Нас не устраивает, что иностранцы приезжают сюда, чтобы утонуть.
Мне сказали, что январь и февраль — жаркие и сухие месяцы в этих широтах, но, должно быть, сейчас идёт какое-то странное лето, потому что постоянно льёт дождь. Дни длинные, солнце ещё не спешит садиться.
Я купаюсь в море, несмотря на предупреждения Эдувигис о течениях, хищных лососях, сбежавших из клеток, и Мильялобо, существе из чилотской мифологии, наполовину человеке, наполовину морском волке, покрытом золотистой шерстью и способном утащить меня во время прилива. К этому списку несчастий Мануэль добавляет переохлаждение; он говорит, что только легкомысленной американке придёт в голову купаться в этих холодных водах без резинового костюма. Вообще-то я не видела, чтобы кто-нибудь залезал в море ради удовольствия. «Холодная вода хороша для здоровья», — уверяла моя Нини, когда в особняке в Беркли не работал водонагреватель, а это происходило два или три раза в неделю. В прошлом году я достаточно жестоко обращалась со своим телом и могла бы умереть, лёжа на улице; здесь же я выздоравливаю, а для этого нет ничего лучше, чем купание в море. Я лишь боюсь снова подхватить цистит, но пока у меня всё хорошо.
Вместе с Мануэлем я объехала другие острова и деревни, чтобы побеседовать с живущими там представителями древних племён, и уже имею общее представление об архипелаге, хотя и на юг я бы тоже отправилась. Город Кастро — это сердце Исла-Гранде с более чем сорока тысячами жителей и оживлённой торговлей. Оживлённая — несколько преувеличенное определение, но, после того, как я прожила здесь шесть недель, Кастро уже начинает напоминать Нью-Йорк. Город выдаётся в море, с деревянными домами на сваях по всему берегу, окрашенными в смелые цвета, чтобы радовать душу длительными зимами, когда небо и вода становятся серыми. Там у Мануэля есть свой счёт в банке, зубной врач и парикмахер, там он ходит за покупками в магазин, заказывает и получает книги в книжной лавке.
Когда море неспокойно и нам не удаётся вернуться домой, мы остаёмся в трактире одной австрийской дамы, огромная задница и округлая грудь которой заставляют Мануэля краснеть, и наедаемся свининой и яблочным штруделем. Здесь живёт мало австрийцев, а вот немцев более чем достаточно. Иммиграционная политика этой страны была крайне расистской: никаких азиатов, негров или индейцев, только белые европейцы. Ещё в XIX веке некий президент страны привёз сюда немцев из Шварцвальда и выделил им земли на юге (принадлежавшие не ему, а индейцам мапуче), движимый идеей улучшения расы; он хотел, чтобы немцы привили чилийцам пунктуальность, любовь к труду и дисциплину. Я не знаю, сработал ли план, как ожидалось, но в любом случае немцы своими усилиями подняли некоторые южные провинции и заселили их своими голубоглазыми потомками. Семья Бланки Шнейк восходит своими корнями к этим иммигрантам.