Шалости и гадости

В конце-то концов, Шани была в старшей школе уже четыре раза! Это скучно! Она только и делает, что занимается вечной и наскучившей игрой в плохую девочку, потому что быть хорошей для неё слишком скучно.

Скука. Большинство её занятий измеряются именно скукой — зевает на уроках, скучающе болтает по телефону с седьмой девчонкой за вечер, нехотя возится с книжками, что-то недовольно напевая себе под нос. Шани всего лишь двадцать лет, её телу — не дать больше шестнадцати, а она погрязла в ужасающей школьной рутине, будто попала в монотонно-неинтересный день сурка без права выхода с этого охуительного квеста.

Именно поэтому амплуа плохой девочки с отвратительно-легкомысленным характером приносит ей настоящее удовольствие. Вот она я, твоя царственно-прекрасная Джоанна, которая на всех фотографиях напоминает сущего ангела без положенного нимба над головой, вот она я — та самая девочка из старшей школы, которую зовут на все вечеринки и мечтают затащить в постель. Вот она я, твоя безмятежно-невинная школьница с шальной усмешкой на розовом изгибе губ. Тебе нравится, Ник? Нравится осознания того, что под оболочкой невинной овечки с растерянными глазами скрывается самый настоящий монстр, который может вырваться в любую секунду. Он вечно голоден, этот монстр. И он желает чужой крови так сильно, что заходится воем и плачем, когда видит чужие гладкие шеи без причудливых зимних шарфов.

Этот монстр — я. И, кажется, я немного голодна.

На самом деле это не так. В воскресенье Ник водил её на настоящую охоту куда-то в соседний округ, чтобы не пугать местных (стоит говорить, что пару раз пришлось меня города из-за её вспыльчивой хотелки и выпитых до дна людей?); позавчера она подкараулила гимназиста из параллельного мужского класса и затолкнула в неработающий женский туалет в подсобных помещениях (конечно, после пришлось стереть ему память и отправить восвояси, но было весело и вкусно), а сегодня утром вместо обычного человеческого завтрака она выпила полтора литра донорской крови (кажется, об этом Ник не знал, если не проверял морозильную камеру в подвале, конечно же).

Шани не голодна, она просто… Ну, немного недовольна сложившейся ситуацией и присутствием мадемуазель Лоуренс в своем доме.

— Да не рыпайся ты!

— Я бы и не рыпалась, если бы ты не пытался задушить меня в своих объятиях. Надеюсь, это не попытка моего убийства? — Шани сдувает со лба длинную карамельно-русую прядь волос, глядя на опекуна недовольным взглядом из-под густо накрашенных ресниц. Может, стоит зареветь? Хотя нет, тушь только прикидывается водостойкой и тут же потечет по щекам чернильными вязкими дорожками грязных театральных слез, пачкая шею и одежду. Надо что-то другое.

Лучшая защита — это нападение.

— Я ничего никому не должна, — категорично отрезает девчонка, стоит лишь опекуну перескочить на опасную тему и затронуть совершенно нехорошее продолжение разговора, — я должна мамочке, за то, что она не сделала аборт. Это раз, — добавляет она надменно, — а два… возможно, я должна биологическому папочке за то, что он не успел вовремя вытащить и помог сделать такую красивую меня. И вообще, — Шани языком катает ставшую безвкусной жвачку по внутренней полости рта и наконец прижимает розовую липкость к правой щеке, и из-за этого дальнейшие слова звучат несколько неразборчиво, — я требую адвоката! Défense de l’accusé injustement (защиту несправедливо обвиненным)!

Естественно, вместо адвоката она получит подзатыльник и очередную познавательную лекцию о нормах поведения, но чем черт не шутит? Играть на нервах Ника — это настоящее искусство, которое Шани решилась постичь целиком и полностью, чтобы не дать заскучать ни ему, ни себе.

Это же так весело!

Шани лениво размыкает губы, снова берясь за дело со жвачкой. Бабл-гам послушно повинуется ритмичным движениям проворного розового языка, пока девчонка морщит лоб в притворной задумчивости.

— Видимо, я ошибся. Твоё новое окружение плохо на тебя влияет.

— Не наговаривай на моих одноклассниц, — строго командует Шани, прежде чем провести языком по зубам и снова спрятать клыкастый оскал под налетом обаятельной улыбки провинившейся принцессы, — они приличные и хорошие девочки. Не то что я. Между прочим, есть только одна вещь, которую юные леди должны в себя засовывать, — Шани выдерживает длинную многозначительную паузу, — и это не твой член, а знания. Так что не надо мне тут la-la (ля-ля).

Девчонка вдруг замолкает, но, впрочем, ненадолго, стоит лишь услышать напряженный вопрос неожиданной собеседницы.

— Ник, ты где?

— Могу срифмовать «где». У меня был хороший репетитор по русскому, так что, думаю, у меня получится проложить примерный стихотворный маршрут, хотя я бы предпочла vous envoyer la baise (послать вас нахрен).

Её взгляд, мгновенно ставший острым, внимательным и даже заинтересованным, стрелой вонзается в женщину, которая плавно выплывает из мужской спальни, кутаясь в чужой плед, как в броню. Шани надувает очередной пузырь с особым усердием, не отрывая препарирующего взгляда от появившейся преподавательницы. И он, этот взгляд, не предвещает ничего хорошего. Так обычно смотрят на дохлых лягушек или противное насекомое, а Шани — беспечно-безмятежная Шани, словно на мгновение натягивает на себя шкуру Джоанны.

Джоанна — аристократичная вампирская белизна, блестящий золотой взгляд, жидкий шелк волос в сложной прическе, строгое средневеково-роскошное платье за баснословно дорогие деньги, презрительный прищур и ломкость солнечного блеска в бокале с человеческой кровью. Джоанна — дочь неизвестного чистокровного вампира, брезгливая аристократка с французскими корнями, родным тянущим r с легким акцентом и тяжелыми фамильными серьгами в мочках ушей. Джоанна — дочь Франции, кровавой революции, сурового деспота времен боли и страданий и чистая опасность в теле потрясающе красивой женщины.

Джоанна — рожденная вампирша, которую поили кровью, а не молоком и учили смотреть на людей, как на пищу и источник неиссякаемой жизненной энергии. Джоанна — это игривая смерть с остаточным флером модного пятьсот лет назад парфюма из чьих-то слез.

И мадемуазель Лоуренс стоит быть благодарной, что сейчас перед ней школьница Шани — избалованная папина принцесса, всеобщая любимица, лесбиянка, тусовщица и немного ревнивая девочка. Перед ней стоит Шани — взлохмаченная, с недовольным выражением лица, нахмуренными бровями и издевательским подростковым бунтом вроде очередной дерзости. Перед ней Шани, а не Джоанна.

— Ne me dis pas que c’est ma nouvelle maman (только не говори мне, что это моя новая мама), — гневно шипит Шани, на этот раз не утруждая себя переводом проскользнувшего французского словечка, а выговаривая разъяренную тираду на родном языке, — Nick, dis-moi que tu couches juste avec elle (Ник, скажи мне, что ты просто спишь с ней)!

Она смотрит на опекуна обеспокоенно-разолённым взглядом, не пряча яростных огоньков на дне сверкающих золотисто-карих глаз. Все фразы на английском и уроки репетиторки выветриваются из головы, когда Шани усиленно пытается перейти обратно и стереть возникший неожиданно языковой барьер, но для этого нужно подавить волны неожиданного бешенства.

— Pourquoi est-elle toujours là (почему она все ещё здесь)?

Шани с особым остервенением сжимает зубы, а после вновь выдувает большой пузырь, продолжая требовательно смотреть на Ника. Девчонка шумно втягивает воздух носом и тут же морщится, стоит чутким рецепторам уловить приевшийся женский аромат, который ранее её не беспокоил, но теперь вызвал перепад настроения с игривых заигрываний до неконтролируемой ярости.

Она нервно сжимает правую руку в кулак, впиваясь длинными острыми ногтями в ладонь, а после бросает на Ника ещё один взгляд, но на этот раз едва ли не растерянный.

— Soit vous le laissez tout de suite, soit je pars. À Laura (либо она уйдёт прямо сейчас, либо уйду я. К Лоре).

Шани мрачно фыркает, прежде чем потянуться в сторону и подхватить валяющийся рюкзак, из кармашка которого она вытаскивает яркий блистер со жвачками. Сразу два ярко-розовых кругляша отправляются в рот, а сама девчонка хмуро сопит, вороша пальцами тетради в поисках пачки с сигаретами, но вовремя останавливается — в прошлый раз, когда Ник застал её за курением, то выбросил всю пачку и вымыл ей рот с мылом. Это было в Вашингтоне. Тогда он заорал, словно бешеный и потребовал, чтобы она спустилась вниз, а после сказал, что выбросит все сигареты прямо сейчас. И она даже обрадовалась, потому что боялась, что он узнал о том, где она провела выходные и что её продержали в полицейском участке до утра, пока Мэри не явилась забирать проблемную племянницу из отдела малолетних правонарушителей. Так что, когда Ник начал выбрасывать сигареты, то Шани даже обрадовалась — мимо вопрос, мимо. Too much (слишком много).