Страница 7 из 7
Но вместо этого она только визжит и рвется от него в сторону, будто рассерженная кошка, которую дернули за гладкий светлый хвост; матерится и огрызается на каждое слово очередной жестокой колкостью, а под конец и вовсе впивается острыми зубами в его плечо.
Она так притягательно ревнива в своей ярости, что не разобрать сразу, что именно ее злит — то ли то, что Ника волнует мадемуазель Лоуренс, то ли то, что эта самая мадемуазель все еще жива.
Сидит на окровавленном грязном полу, хрипит разодранной глоткой на выдохе, смыкает-размыкает бледный синеющий рот, будто выброшенная на берег рыба и сдавленно сипит. Так бы и добила её!
Умирающая женщина елозит ногами и руками в попытке отползти как можно дальше от сцепившихся в злобе вампиров, пока Шани с безжалостной резкостью впивается зубами в плечо Ника.
Она цепляет белыми острыми резцами его белую кожу, царапает длинными яркими ногтями бок и дергает головой, когда он что-то гневно выговаривает ей на ухо.
А потом Ник буквально отрывает ее от себя с такой силой, что Шани изумленно взвизгивает от удивления.
— Idiot (идиот)!
Она смотрит на него потемневшими золотистыми глазами прямо и жарко, вся мокрая и сияющая в полутьме кухни яркостью своей незабвенной внешности, словно фарфоровая куколка с бесконечно фальшивыми улыбками. Смотрит — и не понимает саму себя.
Вайоминг заставляет Шани примерять на себя амплуа плохой девочки, давиться недовольством, капризами и обидами; Вайоминг пахнет для нее розовым бабл-гамом, а на вкус напоминает кока-колу в жестяных банках.
Вайоминг так сильно меняет внутреннее мировозрение Шани в другом направлении одним лишь покачиванием маятника то в одну сторону, то в другую, колеблет ее, будто игрушку, что она…
Шани Эйвери зачарованно смотрит на Ника всего две секунды, прежде чем задрать подбородок повыше, подняться на цыпочки поцеловать его.
И в этот момент ее вселенная взрывается.
========== 8. ==========
На вкус он напоминает лето. Такое яркое, взрывное, безжалостное, безнадежно горячее, пахнущее цветущими пионами под окнами дома и розовой клубничной карамелью, что забивает глотку приторной конфетной сладостью тянучки. Шани целует Ника отчаянно, жадно, практически грубо, вгрызается в его рот с нешуточным юношеским пылом, и этот неловкий весенний поцелуй не похож ни на один из тех, что бывали у неё ранее; ещё никогда она не чувствовала такого яростного желания быть как можно ближе.
Соприкасаться.
Кожа к коже, губы к губам, руки к рукам… Так, что выворачивает наизнанку от глупого подросткового вожделения, напоминающего самый безжалостный голод из всех, что у неё только были. Шани как будто не ела несколько месяцев, и поэтому их поцелуй напоминает глоток живительной крови, которая снова запускает уснувшие процессы её организма.
Сладкая летняя кровь этой изуродованной весны две тысячи пятого в сраном Вайоминге.
Долбаное счастье.
Интересно, таково целоваться с вампиром или целоваться именно с Ником, потому что… Потому что она не уверена. Вообще ни в чем. Совершенно ни в чем.
Шани вообще мало в чем уверена прямо сейчас, ведь день, с утра обещающий стать веселым и совершенно не обременяющим лишними страданиями превратился в сраный цирк с конями, который заставляет её то ли злиться, то ли удивляться собственной удачливости.
Всё так сильно изменилось с утра. Она всего лишь хотела прогулять оставшиеся уроки в компании своей месячной влюблённости, а не с особой кровожадностью расправиться со своей учительницей, плачущей на окровавленным полу, да ещё и поцеловать Ника.
Шани лжёт. Она лжёт искусно, избито, глупо и чертовски фальшиво, раз сама себе не верит, потому что она хотела поцеловать Ника безо всяких дополнительных заморочек. Без упоминаний Лоры, с которой она рассталась всего лишь пару часов назад. Без разговоров о мадемуазель Лоуренс, которую она застала в его постели. Без много чего, но в очередной раз её желания пошли по пизде и превратились в отвратный рассадник содома и гоморры, а тот, в свою очередь, действовал ей на нервы.
Она отстраняется от Ника только тогда, когда он отталкивает её сам, напоследок проводя тонкими шаловливыми пальцами по его запястьям и судорожно имитируя сбитое дыхание: её грудь пародирует несколько тяжелых вздохов, прежде чем Шани отлепляется от него золотистой наглой пиявкой, высосавшей все силы и желание ссориться. Она буквально вытянула из него остатки ярости.
— Прости. Я… Прости.
Шани утирает розовый рот тыльной стороной запястья, не замечая, что пачкает нежную белую кожу алыми разводами и переступает с ноги на ногу, точно нашкодивший щенок, готовый получить тапком по невинной умильной мордашке. Того и гляди завиляет несуществующим хвостом.
Имеет ли она право на убийство?
Ответа на этот вопрос она не знает. Прямо сейчас в её голове настоящая каша, полная тысячи противоречивых мыслей и желаний. Нехороших и неприличных желаний, которые, впрочем, тускнут и блекнут, когда Шани останавливает взгляд на мертвом теле истерзанной женщины.
Мадемуазель Лоуренс притягательно прекрасна в своей смерти. Распластанная на полу в распахнутом махровом халате, с раскинутыми тонкими руками и закрытыми глазами, с искаженным от судорожных хрипов пухлым ртом, с длинными слипшимися светлыми волосами, с уродливой зияющей раной на горле. Она прекрасна даже сейчас, и Шани неловко мнётся на месте, обхватывая себя руками за плечи и встряхивая головой. Ей отчего-то становится тоскливо и холодно.
Вайоминг для неё отныне пахнет кровью, а на вкус так сильно напоминает Ника, что Шани хочется пойти и почистить зубы мятной пастой раз сорок, чтобы освободить свои вкусовые рецепторы от постоянных напоминаний о том, что она совершила мгновением раньше.
Вайоминг пахнет кровью, а не несуразной подростковой молодостью. Он… Шани щелкает зубами и нервно облизывает губы, отворачиваясь от Ника и не смея более поднять взгляда, словно задумываясь о том, что ей делать дальше.
— Разве у меня есть кто-то кроме тебя? — спрашивает она почти иронично, — нет. Ты и сам знаешь. И… Ты прав. Да, ты прав. Прости. Мне жаль. Мне стоит собрать вещи?
Естественно. Они уедут отсюда завтра утром, похоронив жертву её плохого настроения и несвоевременной ревности где-то под молоденькими яблонями в саду на заднем дворе, а потом просто исчезнут из истории Вайоминга две тысячи пятого, будто их там никогда и не было. Два извечных жестоких путешественника с кровавой жаждой на всё вечное бессмертие.
Шани знает, что ей хватит всего лишь одного касания. Всё лишь одно прикосновение в автомобиле на шоссе через пару сотен километров, и Ник забудет о том, что она сделала.
Она же, в конце концов, очень плохая девочка. Но это всё во имя нежности к нему. Лишь во имя нежности.