Двойной без сахара

— Доплывёшь до коттеджа?

Я глянула на бескрайнюю пузырящуюся тёмную гладь и задрожала сильнее, но поплыла. Всяко лучше илистого дна — там можно подтянуться на досках. Но дыхание быстро подвело меня, и я схватилась за заботливо подставленное плечо.

— Осталось совсем чуть-чуть, ты сможешь.

Я доплыла, но из воды вылезти не смогла. Вернее не успела, остановленная возгласом Шона:

— Что вы здесь делаете, О’Диа?!

Я увидела ботинки и мокрый плащ. Лица под капюшоном было не разглядеть.

— Зашёл проведать скучающих дам и составить им в дождь компанию. Но ты, Шон Мур, вижу, меня опередил. Хорошо я вас заметил, а то ведь так бы и ушёл, не найдя машины. А где, рискну поинтересоваться, мисс Брукнэлл?

— В Нью-Йорке, — ответил Шон. Я могла в тот момент только дрожать.

— Вот как? А по какому делу?

— Семейному.

— А…

Но тут Шон уже не выдержал:

— О’Диа, дайте нам уже вылезти из воды. Мы окоченеем здесь.

— Вылезайте, кто ж вам мешает?! — послышался из-под капюшона недовольный бубнёж.

— Вы нам мешаете, О’Диа! Вы милый!

В ответ послышалось недоумённое кряканье.

— О’Диа, ступайте к входной двери, — скомандовал Шон. — Мы вам откроем, когда оденемся.

Господин Гончар ещё чуток потоптался в луже и ушёл. Шон вылез сам и вытащил меня. К тому моменту мне стало по барабану, что у него между ног. Меня душил смех. Дикий, истерический, и я вся сжалась, чтобы не выпустить его наружу.

— Замёрзла? — обнял меня Шон, хотя не знаю, как он думал согреть меня таким же мокрым и ледяным телом!

Французские двери со вчерашнего завтрака оставались незапертыми. Шон притащил из ванной три полотенца. Взял одно, вытерся и обмотал вокруг бёдер. Вторым я закрутила мокрые волосы, а третьим попыталась согреться.

— О’Диа брехун, но не трепло. Я скажу ему, чтобы молчал.

— Не надо. Он же ничего не видел. Может, у нас в Сан-Франциско принято плавать голышом.

— Тогда я пойду открою.

И тут началось такое… Я поспешила одеться, чтобы мужики не перегрызлись у дверей. Бреннон О’Диа мог бы чуть уменьшить громкость — Джеймс Джойс за озером явно услышала, каким нехорошим был её хозяин, что заставил меня плавать в такую погоду. Речь у Господина Гончара была намного длиннее, но мой мозг её, к счастью, резюмировал.

— Мур, ты когда-нибудь оденешься? — не выдержал мокрый гость созерцания голого торса своего водопроводчика.

Я к тому времени вышла в гостиную и смогла оценить наглую улыбку Шона.

— Оденусь, но не сейчас. Сейчас мне не во что одеться.

О’Диа остался с открытым ртом, не в силах переварить ответ.

— Я сюда приплыл, — помог ему Шон. — И, если б не вы, О’Диа, поплыл бы обратно.

— С мисс Донал?

— Если вы ещё не заметили, она уже одета.

Ситуация из комической превратилась в жуткий фарс, а я не могла допустить, чтобы Шон поссорился с постоянным клиентом, и потому предложила гостю чаю, чтобы согреться. Прямо так, по-ирландски. Но Бреннон О’Диа, видимо, не готов был лицезреть голого Шона так долго и потому отказался. И напоследок поинтересовался, когда возвращается мисс Брукнэлл. Я в ответ пожала плечами.

— А я хочу чаю, — сказал Шон, затворив за незваным гостем дверь.

Я прошла на кухню. Отыскала хлеб и сыр. Достала банку с вареньем. И почувствовала на талии руки Шона.

— Вода оказалась недостаточно холодной, — прошептал он мне в ухо и потёрся щекой о мою — колючий уже, но не так, чтобы сильно.

— А как же чай? — прошептала я, не узнавая собственный голос.

Рука Шона уже нагло проверяла, насколько мне жмут в талии штаны.

— Я потом сам его заварю.

— А если О’Диа вернётся?

— Я ему не открою.

Но он открыл меня, стащив с таким трудом надетую одежду. Одна валялась под дождём в грязи, другая на полу кухни под мокрым полотенцем. Двумя. Шон раскрутил влажные волосы и зарылся в них носом.

— Они пахнут дождём.

— Тиной, — поправила я шёпотом.

— Нет, дождём. Ирландским дождём. Моя русская девочка пахнет Ирландией, и я дурею от этого запаха.

Шон подхватил меня и усадил на столешницу, чуть не смахнув банку с вареньем.

— Здесь всё открыто, — успела выдохнуть я до его поцелуя.

— Мы не запираемся в Ирландии, — ответил Шон не скоро. — Мы любим в открытую всем на зависть.

— Шон, я так не могу, — увернулась я от его губ, и на этот раз они впились мне в шею. За его руками я следить не успевала.

— Да ты никак не можешь! — его глаза вновь оказались рядом. — Так что не командуй. Я буду делать с тобой всё, что захочу, и так, чтобы ты захотела повторить.

Он не дал мне выразить протест словами, но я могла без зазрения совести колотить его по спине. Она не была железной, и Шон наконец пожалел столешницу и перетащил меня в спальню, заставив по пути испугаться за коленки, но те не встретились с косяком — Шон хорошо знал размеры дверей и кроватей в доме, и моя голова приземлилась на самый край. Никуда не отползти, если только встать на полу на голову.

В Шоне вновь проснулся зверь. Он рычал у меня на груди, и я с трудом сдерживалась, чтобы не ответить ему тем же рыком. Мне помогал молчать страх. Страх, что Шон долго не выдержит и возьмёт своё, оставив мне снова боль разочарования. Но пока он давал волю лишь губам и рукам, и те, и другие сдирали с меня кожу, обнажая нервы. Кровать стала маленькой — я пыталась ухватить покрывало, но находила лишь воздух. Мне не было холодно, мне было жарко, но мне надо было за что-то ухватиться, чтобы удержаться от соблазна обнять Шона — одно неверное движение, и он вернётся к моим губам, и тогда всё будет кончено — я не сумею сдержать его, и только сведу за его спиной ноги, как сразу потерплю фиаско. Полное и непоправимое.