Двойной без сахара

— It’s raining, it’s pouring;

The old man is snoring.

He went to bed and he

Bumped his head

And he couldn’t get up in the morning.

(Дождь идёт, прямо льёт, под него старик храпит. Пока ложился, головой приложился и утром не сможет подняться).

Я открыла глаза, пытаясь сообразить, который час. Дождь застилал окно, барабанил по крыше, давил на и так тяжёлые веки. Я подчинилась его желанию, но провалиться обратно в сон не получилось. Шон сильнее потряс меня за плечо. Я вновь взглянула на него. Одет, с довольной улыбкой. Спасибо, что перестал петь.

— Который час? — озвучила я мучивший меня вопрос.

— Ранний.

— Так зачем разбудил?

— Пожелать тебе доброго утра, пока оно ещё утро и пока оно доброе.

Я застонала и откатилась от края, заворачиваясь в одеяло, что в кокон, чтобы не сказать, что ирландское утро не бывает добрым. Особенно в дождь, который поделил наравне с виски ответственность за мою головную боль.

— Ладно, лежи до солнца.

— А оно будет? — пробурчала я в подушку.

— Обязательно. Прости, что разбудил. Просто не хотел, чтобы ты проснулась и обнаружила, что меня нет.

Шон поднялся с кровати.

— Ты куда? — действительно не поняла я.

Шон покачал головой, словно глядел на неразумного ребёнка. Разум ко мне возвращался с черепашьей скоростью.

— С собакой гулять. Собаку кормить.

Я выдохнула, надеясь, что больше тупить не буду, и тут же брякнула:

— В дождь?

— Дождь физиологических потребностей не отменяет.

— Знаю. Возьми с вешалки зонтик. Правда, он с овечками. Но лучше, чем мокнуть.

Шон опять улыбнулся. Ну, не наглость, а? Где его похмелье?

— Мы в Ирландии. Здесь дождь используют вместо душа. Холодного.

Я решила не улыбаться, и Шон продолжил:

— Включить водогрей?

Я со стоном покачала головой и приподнялась на локтях.

— Я пойду с тобой. Без зонтика.

— Тогда не разлёживайся. Пожалей собаку.

Себя мне стоило жалеть в последнюю очередь. Зачем пила? Ведь понимала, дура, что будет плохо. С трудом разогнувшись, я нацепила футболку и джинсы.

— Носки не нужны, — остановил меня Шон, застилая кровать. — Пойдём босиком. Что ботинки зря мочить?

Резонно, и я завернула штанины. Шон последовал моему примеру. По дороге я забрала из ванной всю грязную одежду и бросила в стиральную машину, надеясь, что дождь отмоет меня не хуже, пусть и без порошка. Дождь быстро промочил нас до нитки, но не заставил дрожать. Руки Шона, пусть и мокрые, оставались горячими и сильными. Пару раз он брал меня на руки, чтобы перенести через топкое место. И чтобы поцеловать. Дождинки дрожали на наших губах утренней росой и утоляли жажду лучше всякой воды. Кажется, у них даже был малиновый привкус.

Ноги по колено в грязи, о коврик не вытрешь. Шон приоткрыл дверь. Джеймс Джойс сначала было ринулась к нам, но сразу попятилась.

— Ну давай… Я потом тебя вытру, — заворчал Шон на собаку и потянулся к ошейнику, но Джеймс Джойс увернулась. — Позови эту дрянь, — обернулся он ко мне за поддержкой, а я бы тоже никуда не выходила из-под козырька. — У вас с ней любовь, из которой меня вычеркнули за ненадобностью, — добавил он слишком горько, чтобы проигнорировать, и я повисла у него на шее.

Ноги в луже, футболки набухли, как паруса, а мы целуемся, как школьники, прямо. Ужас… Как не стыдно! Самое время получить от недовольной Джеймс Джойс хвостом под коленку.

— Пошла в дом, ревнивая тварь, — промычал Шон, не отрываясь от моих губ. — Мы тебя ещё раз позовём…

Но я оттолкнула этого ирландского козла — хватит над животным издеваться! И Шон потащил меня обратно под дождь. Если к вечеру я захлюпаю носом, буду знать, кто в этом виноват… Чёрт, я не взглянула на телефон! Я даже не вспомнила про него…

— И что, всё?

Я сначала не поняла, что Шон обращается к собаке, которая, не дойдя даже до скамейки, побежала домой. Он почти что разлёгся на пороге, чтобы вытащить из-под вешалки тряпку, не испачкав пола грязными ногами. Шон вытер лапы собаке, а потом раскрыл тряпку передо мной. Я сначала рассмеялась, а потом позволила обтереть себе ноги, но прежде чем вступила в прихожую, выжала футболку, но как-то неудачно и попала на сидящего на пороге Шона. Только смех не позволил мне извиниться, да и Шон не расстроился. В крайнем случае, вымою в наказание пол!

Шон насыпал собаке корм и вопросительно уставился на меня.

— Я мокрой есть не буду.

И мы пошли обратно, но до дома не дошли. Шон вдруг остановился и схватил меня за плечи, как заговорщик.

— Ты уже всё равно мокрая.

— Нет! — запротестовала я, прочитав его мысли по глазам. — Я не буду купаться! Не буду! Это дурь! — возмутилась я в голос, когда Шон нагло стащил с меня футболку.

— Так давай подурим, — сказал и стащил следом джинсы.

— Иди ты к чёрту!

Но куда там! Он уже и сам разделся. Не поднимать же одежду из грязи! И в трусах не побежишь. Никого нет, но всё же. И я стащила с себя последние тряпочки, наслаждаясь смущением Шона.

— Даже так?! — И он тоже снял трусы.

Впереди ждало самое страшное — кувшинки. На моём лице явно отразился ужас перед встречей с ними, и Шон подхватил меня на руки.

— Я отпущу тебя на глубине.

Шон входил в воду, как в парное молоко, я же заорала, когда он швырнул меня. Брр… Аж зубы застучали, но я поплыла, страшась коснуться дна. В тёмной воде ничего не видать — зато круги от дождя такие красивые…