Страница 61 из 86
Когда нам принесли заказ, Шон нагло заказал два виски. Я чуть не схватила официантку за руку — она русская, поняла бы меня. Хотя и без жестов всё понятно. Пусть от бешенства мой акцент стал заметнее, но смысл слов ускользал только от Шона Мура.
— Ты не будешь пить за рулём. Ты меня понял?
Я едва сдержалась, чтобы не добавить «иджит», хотя стоило назвать идиота идиотом. Да и съездить по наглой роже не помешало бы.
— Я пить не собираюсь. Оба шота для тебя.
Будь я мужиком, это прозвучало бы ударом ниже пояса, но я женщина — и бил он чётко в грудь. Зачем только мне понадобился этот чёртов виски на берегу этого чёртового озера?! Не потащи я этого придурка в паб, он бы чинно общался только с Лиззи, и ей бы в голову не пришло проверять на нём мою гетеросексуальность.
— Мы, ирландцы, пьём, потому что у нас врожденная непереносимость реальности. Кажется, сейчас у тебя та же проблема. И это странно с учётом того, что ты сама построила свою жизнь через постель.
Как я удержалась, чтобы не выплеснуть в него воду из его стакана?! Свою я, к сожалению, уже выпила. Наверное, меня остановил ехидный взгляд этой дуры-официантки. А мой был явно драконьим, потому она быстро смылась, а виски принёс парень из бара. Я всё это время молчала, попросив заткнуться и Шона.
Мне хотелось провалиться сквозь землю. Подобные выпады не позволяют себе даже близкие друзья, а мы с ним чужие друг другу люди. Должны же быть хоть какие-то границы приличия. Я по пьяни открыла ему душу, но сейчас я трезвая и не спущу ему подобных разговоров. И не стану пить его чёртов виски! Моя реальность — это моя реальность, и если она не имеет ничего общего с его реальностью, то я безумно этому рада. У меня и не может быть ничего общего с ирландским водопроводчиком!
— Знаешь, у нас есть шутка, — Шон решил поднять примирительную стопку. Вернее, две. Даже сам с собой чокнулся, потому что я наотрез отказалась пить. Вот и посмотрим, насколько в нём законопослушность сильнее алкоголизма. — Почему Господь придумал виски? Чтобы удержать ирландцев от покорения мира и женщин, которые им безумно нравятся.
И это он трезвый? Похоже, его реально вставило на спектакле. Даже лондонские воспоминания не спасли!
Я вырвала у него обе стопки, расплескав половину в салат. К счастью — свой.
— Я попросила сменить тему, или как?
— Выпей, станет легче.
Отлично! Я, и глазом не моргнув, опрокинула в себя обе стопки, чтобы больше не было разговоров ни про виски, ни про женщин. Шон не сводил с меня глаз, и в них я прочитала это низкое восхищение. Все мужики одинаковы — челюсти теряют, когда женщина пьёт, не морщась и не закусывая. Сейчас это не составило особого труда — общество самого мистера Мура было куда противнее виски, но я держала лицо, и даже нашла нейтральную тему для разговоров. Я сунула ему в руки телефон, открыв альбом с работами моих учеников. Они его загипнотизировали и лишили на время дара речи. Я хоть салат спокойно доела и даже привкуса виски не почувствовала. Внутри уже всё сожглось злостью за испорченный вечер и предстоящие разборки с мисс Брукнэлл.
Не отрывая глаз от экрана телефона, Шон вдруг произнес:
— So, it was a point in your life you’ve been considered yourself a whore? (Ну... Признайся, ведь был момент, когда ты считала, что ведешь себя как самая настоящая шлюха?)
Сказал так, будто всё время просмотра фотографий детского творчества, обдумывал эту фразу. Ага, да, конечно, вот так шлюхой я себя и считала… Это он сам меня так назвал, опустив перед русской официанткой ниже плинтуса. И главное, даже этого не заметил.
— Шон, я попросила прекратить этот разговор! — моя злоба была на таком пределе, что голос прозвучал жутко медовым.
— Я думал, что на самом деле ты хочешь об этом поговорить. Тебя мучит мысль…
— Ничего меня не мучит. Ешь давай и поедем. Этот дождь никогда не кончится.
— Как выключить?
Шон сунул мне в руки телефон. Фейсбук включил видео — соцрекламу про безответственное вождение. Кровь, слёзы… Ну, всё как всегда. Я подняла на Шона глаза: трезвый да, но на взводе. Дождь стеной. Чёрт… Какого хрена я здесь делаю?!
Я спрятала телефон в карман и, схватив вилку, наколола скрученные листы салата, чтобы впихнуть их в рот Шона. Он воспринял моё поведение нормально, но поверх его головы я поймала взгляд этой русской идиотки. И показала язык. Чёрт, я же не пьяная! Это нервы.
— Знаешь, я никогда не считала себя шлюхой, — я говорила громко, и мне было плевать, кто нас услышит и как поймёт мои слова. — Но первые месяцы после развода для самой себя была воровкой. И даже сейчас порой проскальзывает мысль, что стоит вернуть бывшему мужу хоть часть присужденных мне денег. Когда-нибудь, когда я смогу себе это позволить. Если так думать, то я уже не воровка, а как бы взяла у Пола в долг.
— Воровка? — Шон отстранил ото рта очередную вилку, видно, боясь зажевать мысль. — Ты точно не воровка. Он три года владел твоим телом. И теперь ты по праву владеешь его деньгами.
— Тогда это хуже, чем воровка, — я почувствовала, как моя улыбка стала пластмассовой, и уголки рта поцарапали щёки.
Шон тоже не улыбался.
— Если тебя смущает данное сравнение, значит, ты чувствуешь, что в нём есть доля правды.
Я отвела взгляд и уставилась на фотографию маяка, висевшую чуть поодаль от пивного плаката. Его фонарь даже вспыхнул. Если бы я могла зажечь стыдом гладко выбритые щёки Шона! Но нет, Господин Констебль не чувствовал раскаяния. Он подписал мне приговор, и обжалованию он не подлежал. Ну и хрен с тобой! Какое мне дело, как смотрит на меня с ирландской колокольни пьяный водопроводчик. Стоп. Он всё это несёт по-трезвому. Тогда лучше бы пил, и я зачем-то постучала по столу пустой стопкой. К несчастью, эта русская вертелась под боком. Подслушивала? Да и плевать!