Страница 8 из 55
кресле — я почувствовала исходящий от Эдит жар и всерьез всполошилась. Это я должна
была быть теплее нее, это она должна была греться о меня, а не наоборот.
Чтобы не переживать в одиночестве, я разбудила Хельму, и до самого утра мы
вместе сидели над неправильно горячим ребенком, дожидаясь, когда подействует
жаропонижающее.
И вместе, вздрогнув, проснулись, когда покой в доме нарушила гостья.
Разрываясь между желанием еще поспать и здоровым тарсовским любопытством, которое требовало узнать, кто там заявился, я решила ни в чем себе не отказывать и
поехала вниз, на первый этаж, на плече волка. В полудреме, на всякий случай вцепившись
в его волосы и слабо покачиваясь в такт шагам.
У входа, быстро стягивая перчатки и одновременно пытаясь расстегнуть пальто, стояла блестяшка. Но сегодня она была какая-то не такая. На кремовом пальто и
перчатках в тон не было ни камешка, в ушах скромно сверкали маленькие сережки, на
пальцах, кроме обручального кольца, никаких украшений, и под длинными рукавами
строгого синего платья не виднелось никаких браслетов. И даже в волосах, темных и
вьющихся, совсем таких же, как у Эдит, не блестели заколки, хотя сложная прическа
располагала…
Я чувствовала себя обманутой.
— Юстина, откуда ты здесь? — Изумленный волк по ступеням спускался
медленно. Блестяшка успела скинуть на руки слуги пальто, изящным жестом поправить
волосы и вспорхнуть к Хельму, успевшему добраться лишь до середины лестницы.
— Я слышала, что случилось, — сказала она, взяв волка под руку и подталкивая
вверх. — Как я могла не прийти?
— Ты поняла, о чем я. Разве ты не отправилась с Вертом в столицу?
— Ну поехала, — согласилась она. — А потом приехала.
— Когда?
— Вчера днем.
Хельму усмехнулся.
— Тебя хватило всего на три дня?
— Верт совсем про меня забыл, друзей в Оверане у меня никогда не было, разумеется, я заскучала.
— Твой муж уехал по делам, — напомнил волк с упреком. — Ты сама напросилась
с ним.
Блестяшку это почему-то разозлило.
— Ты должен быть на моей стороне. Я же всегда была на твоей! — Она
встретилась со мной взглядом и запнулась. — Ну здравствуй.
Хельму покосился на меня.
— Будь дружелюбнее, — велел он. — Только благодаря этой тарсе твоя
племянница сейчас дома.
Блестяшка попыталась улыбнуться и подалась ко мне, желая почесать за ухом.
Я зашипела.
В наступившей сразу за этим тишине было хорошо слышно, как тяжело кашляет
Эдит за полуприкрытой дверью.
***
Эдит с блестяшкой — Юстина, волк звал ее Юстина — очень похожи, это
несложно было заметить, когда они находились рядом. Темные вьющиеся волосы, темные
глаза, даже в том, как они улыбались, было что-то схожее.
Гордо заняв подлокотник розового кресла и следя за этими двумя, я гадала: как
сильно Юстина похожа на мать Эдит? Старшая она в семье? Младшая? А главное — что
случилось с ее сестрой?
Волк спал, обмякнув в кресле. Эдит послушно улыбалась блестяшке, но не могла
оторвать от меня взгляда. Ее распирало от любопытства, возможно, она хотела еще раз
посмотреть на «девочку», а вместо этого должна была поддерживать беседу со своей
поблекшей тетей. Простить блестяшке отсутствие украшений я не могла.
Чувствовала себя Эдит уже лучше, хотя кашляла страшно.
Блестяшка пробыла с детенышем до самого вечера и выглядела искренне
обеспокоенной ее здоровьем. О том, что случилось вчера и как Эдит добиралась домой
сквозь ночной город, она тактично не спрашивала, обошлась коротким отчетом, полученным от Хельму. Я слышала, как они шептались, обсуждая возможности детского
тела и расстояние от портовых складов до центра города.
Юстина покинула дом после ужина, пообещав заглянуть завтра. Волк вызвался
сопроводить ее до дома. Уже внизу, готовясь к отбытию, негромко сообщил кому-то из
слуг, что, доставив леди домой, заедет ненадолго на работу, велел проследить, чтобы Эдит
легла спать вовремя, и ушел.
Я сидела на подоконнике и из окна следила за тем, как Хельму помог блестяшке
забраться в карету, потом забрался сам и почти сразу после этого экипаж тронулся. Цокот
копыт по мостовой было хорошо слышно даже сквозь закрытое окно.
— А ты сделаешь еще раз «пуф»? Как тогда? — тихо спросила Эдит, подкравшись
ко мне.
— Не было никакого «пуф», — сказала я, оборачиваясь. — И кто разрешил тебе
покидать постель?
Девочка насупилась, но в кровать вернулась и только после того, как накрылась
одеялом, жалобно спросила:
— Значит, «пуф» не будет?
— Будет, — пообещала я. — Но позже.
Не хотелось бы, чтобы меня застали в детской в моем человеческом виде… Я не
обманывалась и прекрасно понимала, что выгляжу в том дурацком теле как последняя
преступница.
Эдит измучилась в ожидании нужного момента, когда дом наконец затихнет и все
слуги разойдутся — кто-то вернется в свою квартирку, кто-то отправится в комнату в
пристройке за домом.
Нужный момент настал ближе к полуночи.
На этот раз я превращалась осторожно, перетекая из одного тела в другое, но, даже
несмотря на мою неторопливость, заметить момент превращения детенышу не удалось.
Это вызвало тихий разочарованный вздох.
— Видишь — и никакого «пуф», — самодовольно усмехнулась я. Ощущения
нового тела пришли с легкой задержкой, и самодовольной пробыла я недолго.
Не больше секунды, а потом, ойкая, едва доползла до кресла и рухнула в него. Ноги
горели, спина ныла, и шея была как деревянная. Я уже хотела вернуться обратно, в свой
надежный пушистый вид, но восторженный взгляд Эдит заставлял терпеть.
На меня никогда так не смотрели.
— Это… — Она выбралась из кровати и крадучись двинулась ко мне. — Ты
оборотень, да?
— Нет. Я нечисть. Знаешь, в чем разница?
Детеныш медленно покачал головой, остановившись в шаге от меня.
— Оборотни рождаются людьми и только потом пробуждают в себе зверя, у
нечисти все наоборот. Мы рождаемся животными, и некоторым из нас удается разбудить
в себе человека. Сомнительное удовольствие, конечно… — Я осеклась на полуслове, поймав себя на том, что чуть было не начала жаловаться ребенку на сложную жизнь
вполне осознающей себя личности, застрявшей в теле животного. Я очень часто жалела о
том, что пробудилась, что стала высшей нечистью и понимаю все, что со мной
происходит. Особенно сильно жалела, когда порой возвращалась в леса и видела, как
живут мои собратья. Их жизнь казалась такой простой… — И если кто-нибудь узнает о
том, что я так умею, меня закроют в какой-нибудь лаборатории и разберут на образцы, понимаешь?
Эдит недолго помолчала.
— Это больно?
— Больно, — подтвердила я. — И обидно очень.
— Я никому не расскажу, — пообещала она. — Это наш секрет.
И я ей верила. Но еще я верила, что в случае чего успею сбежать раньше, чем меня
поймают, и никто не сможет проверить, являются ли правдой невероятные слова ребенка.
Эдит потянулась потрогать мои волосы, но не решилась, да так и замерла с забавно
вытянутой рукой.
— Можно, — разрешила я.
Простая ласка для человеческого тела оказалась настолько неожиданно яркой, что
я невольно отпрянула, вжимаясь в спинку кресла.
Девочка тут же отдернула руку и спрятала за спину.
— Прости. Просто… прости. — Я не совсем понимала, вина ли в том, что это тело
чувствительнее, чем пушистое, или просто с непривычки, но на коже, там, где до нее
дотронулись пальцы детеныша, все еще отчетливо ощущалось это касание. Эдит каждый
день гладила меня между ушами, и ничего, кроме слабого удовольствия, я не чувствовала.
А сейчас… Почесав голову, я смущенно улыбнулась. — Я тебя напугала?
Эдит неопределенно повела плечами и севшим от восторга голосом прошептала: