Страница 3 из 8
Ничего нового нет под его футболкой. Те же ребра, впалый живот, россыпь родинок, шрам в форме подковы – словно лошадь наступила раскаленным копытом и держала долго; пока он не сорвал голос, пока он не сошел с ума. Ничего нового, кроме одного – шрам светится, словно до сих пор жжется. Теперь края его воспалены, обожжены, переливаются алым и золотом – ворожбой Мораны, въевшейся в плоть, и бьются часто, в такт сердцу. То ли новой, страшной магией, то ли – так было всегда, просто Ваня не видел. Перевертыш просил не светить в него чудо-фонарем, тогда, когда Ваня еще не мог смотреть своими глазами. Он многого раньше не замечал. Перевертыш бьется сильнее, царапая руки Салтана – до локтя раздирая кожу, как не должен бы человек, как могла бы дикая кошка. Раны затягиваются почти мгновенно, и оба они – существа не из мира Вани, не те, какие должны рядом с ним быть. Он видит, а, значит – становится таким же. Ваня не знает, что сказать на увиденное, он молчит, распластанный по земле, пока перевертыш шипит, задыхаясь. Ваня бы действительно поразился – если бы у него не было козыря в руке.
– Я еще могу вывести тебя на неё, – шипит он, отчетливо для того, кого вздернули над землей.
Слова попадают в цель. Салтан замирает, выпуская футболку, и ткань падает, прикрывая шрам. Ваня ждет, что тот прожжет ткань насквозь, оставляя дыру подковой, но нет – свет скрывается, словно его и не было. Салтан ненавидит его – это видно в каждом его вдохе, каждом взгляде, в том, как медленно, с трудом отливает от его лица кровь, давая мыслить. Салтан ненавидит его, но гораздо больше – кое-кого другого.
– Она сама убьет тебя раньше, когда узнает, – он отвечает с сомнением, но отвечает.
Перевертыш усмехается, обмякая в его руках – он уже выиграл на время, а Салтан проиграл.
– Меня она не убьет.
Видимо, это правда – или что-то, очень похожее на неё – потому что ярость Салтана гаснет, сменяясь задумчивостью. Он всегда может убить его позже, не самого главного своего врага. Салтан разжимает руку, небрежно выпуская перевертыша, и тот падает на землю, грузно ударяясь телом. Рита убирает палку, и Ваня вскакивает, бросаясь к нему. Перевертыш мог быть врагом, мог до сих пор шпионить для Мораны, мог пойти против её воли, рискнув жизнью, мог спасать только для того, чтобы предать позже, мог быть единственным другом в безумном волшебном мире, мог предать уже много раз, мог мечтать задушить собственными руками – слишком много вероятностей для Вани, слишком много интриг, а у него тройка по алгебре и по геометрии еле четыре. Перевертыша заметно трясет, несмотря на показную наглость, и страх смерти позади, но еще очень близко. Он вцепляется в Ванину руку – до боли, единственным проявлением, и коротко, благодарно кивает. Его дрожь утихает быстро.
– Идем в дом, – приказывает Салтан коротко.
Ване снова кажется, будто его глаза белы – он вглядывается, щурясь, и наваждение пропадает.
Он только учится смотреть.
***
Салтан минует знакомую Ване гостиную, проходя мраморные колонны и золоченую мебель – дальше, вглубь дома, где Ваня еще не был. Большинство комнат, которые они видят, обставлены так же богато, с размахом, и – все их они проходят мимо. Ване кажется, он замечает в одной из комнат огромное дерево, искусно вылепленное на стене, но не успевает рассмотреть. Салтан движется уверенно, находит едва заметную боковую дверь в одной из покрытых лепниной стен – не спрятанную, просто блеклую рядом с тяжелым убранством. Салтан прикладывает руку к её светлой поверхности, и дверь плавно отъезжает в сторону, пропуская – как новейшая охранная система, распознающая по отпечаткам пальцев, вот только, Ваня уверен – здесь тоже всё завязано на крови. По краям двери он может различить красноватое свечение, отдаленно похожее на то, что он видел дома у лифта – бледнее, светлее и жиже, как несовершенная копия, как кровь, разбавленная несколько раз.
За дверью открывается лифт – современный, блестящий металлом, выбивающийся из кичливо роскошного убранства дома. Салтан жестом выделяет Ваню, Риту, пару охранников и велит двигаться за ним – хотя Ваня уже не так уверен в том, что есть необходимость защищать Салтана. Он отлично справляется и сам. Старость уходит из его лица и фигуры – изменчивая, как выражение лица, сменяясь напускным добродушием – тем самым, которое запомнил Ваня при их первой встрече. Перевертыш тоже заходит в лифт следом – хоть его и не звали, держась ближе к Ване. Салтан не запрещает, прикладывает руку к панели на стене, и створки лифта смыкаются перед ними. Лифт едет долго, плавно вниз – хотя они и так были на первом.
Когда дверь лифта вновь отъезжает в сторону, перед ними открывается кабинет – небольшое, темное помещение без окон. В нём нет золота или мрамора, но стоит несколько кожаных кресел, шкафов и стол – таких же массивных, крепких, как наверху – и на первый взгляд совершенно непонятно, чем эта комната отличается от прочих.
– Надежно, как бомбоубежище, – с искренней гордостью произносит Салтан, и добавляет, кивая на перевертыша. – От этих полудохлых тварей.
Ваня не совсем понимает, почему Салтан называет перевертыша так, но – и понимает тоже. Он еще успеет разобраться. Салтан проходит в кабинет первым, достает в одном из ящиков свечку и ставит её в дальнем углу, на полочке. Он долго роется в кармане халата, хмурясь, и Рита проходит второй и подает ему зажигалку. Неяркое пламя свечи не мешает приглушенному свету кабинета, выхватывая из полумрака расставленные выше иконы, и, даже не понимая зачем – Ваня уже догадывается, как. Охранники тоже проходят в комнату, вставая по сторонам от лифта, и только перевертыш не двигается за его плечом. Ваня не знает, должен ли его оставлять, и неуверенно берет парня за руку, чуть ниже локтя.
Огромные бугаи занимают половину пространства, делая помещение еще меньше; душным.
Если бы Салтан хотел их убить – он сделал бы это сразу.
– Здесь нас никто не найдет и никто не услышит.
– Даже Морана?
Салтан морщится при звуке его имени, как морщится всегда перевертыш – и Ваня еле сдерживает нервозный смешок. Они реагируют на неё одинаково, даже по разные стороны баррикад.
– Особенно она, – Салтан отвечает.
Он не торопит Ваню, хоть Рита и поджимает губы в нетерпеливом раздражении. Будто спешить некуда, момент триумфа придет всё равно – как только Ваня переступит порог лифта, и ему совсем не хочется заходить.
– Раньше мы говорили не здесь, – произносит Ваня и без того очевидное.
– Раньше она должна была услышать.
В его голосе проскальзывает самодовольство – и хитрость явно не была его сильной стороной многие, многие годы. Ужасные вещи меняют людей до неузнаваемости. Салтану необходимо до неё добраться.
Решившись, Ваня делает шаг в комнату, и – ничего не происходит. Вокруг него не схлопывается клетка, охранники не бросаются, скручивая руки, Рита не бьет по голове палкой или ближайшей вазой – ничего, и Ваня испытывает разочарование вместе с облегчением. Значит, его ждет что-то похуже. Рука перевертыша всё еще в его руке, но он не идет следом, даже когда Ваня оказывается невредим. Защита от "полудохлых тварей", и Ваня выпускает его руку мягко, но перевертыш всё равно делает шаг следом – проверяя.
Рука перевертыша тянется в комнату и дергается, едва достигнув дверей лифта. Перевертыш отшатывается и шипит, без крика; от ладони его поднимается пар, и кожа покрывается мелким, не заживающими волдырями. На нём все зарастает, как собаке, и это должна быть на редкость подходящая магия.
– Что, жжется? – спрашивает Салтан довольно.
Нежное солнце по сравнению с огнем жар-птицы.
Перевертыш усмехается, встряхивая руку – и в его постоянном метании от наглости к ужасу слишком много истерики. Ваня очень надеется, что этим можно заняться позже – потом, когда они найдут братьев.
– Давно догадался? – перевертыш спрашивает.
– Недавно. Но отлично работает.