Страница 4 из 8
Перевертыш кивает, признавая правоту Салтана – работает на ура.
– Недавно и началось. Он сильный в двадцать первом веке, – Ваня хмурится, соображая, и перевертыш добавляет для него лично. – Освященная земля.
Он не шутил про молитвы.
Перевертыш усаживается прямо на пол, в лифте, и явно не собирается уходить. Салтан не прогоняет его, не отсылает лифт вверх – на удивление смягчившийся, довольный своим триумфом. В шкафу и здесь находится графин с выпивкой – Салтан достает его и разливает по стаканам, подталкивая один Ване. Ему хватило одного раза, и он не притрагивается к выпивке и не садится. Салтана нисколько не смущает пить в одиночку, он удобно располагается на кресле, отпивает глоток и прикрывает глаза, расслабляясь. Ему явно часто нужно расслабляться. Открыв глаза, он спрашивает ласково, изменившимся голосом – с уже знакомой отеческой интонацией.
– Зачем ты пришел, сынок?
– Вы предлагали мне на вас поработать. Хотел спросить, прошел ли испытательный срок.
Салтан хмыкает, оценивая его шутку, и делает еще один внушительный, долгий глоток – Ваня морщится от одного вида. У Вани нет времени играть в дружбу, и братья могут быть уже далеко, а могут и не быть вовсе.
– Тебе нужна моя помощь, – Салтан заключает.
На лицо его возвращается лживая, благодушная улыбка – первая, которую Ваня узнал. Ему не по себе от этой улыбки, но у него достаточно других врагов и нет никого, более похожего на союзника.
– Нужна, – признает Ваня. Он запинается, не зная, как назвать их, и говорит. – Мои друзья пропали. Я думаю, она забрала их. Морана.
Салтан переменчив – слишком переменчив для того, чтобы это не было игрой; или сумасшествием. Он смеётся – тихо, не морщась в этот раз от имени, снова пьет и рассматривает Ваню; задумчиво – будто и не слышал ответа. Он не спрашивает о друзьях, не спрашивает о Моране, он произносит:
– Ты сильно изменился, сынок.
О да, Ваня изменился с их встречи. Салтану совсем не обязательно знать обо всём, что случилось – и Ваня молчит о цветке, молчит о Баюне, мертвом коте, жар-птице, русалке, молчит обо всём – он еще не научился как следует врать, но уже усвоил первый урок. Никто из безумного волшебного мира не оказывался ему другом. Если Ваня понял правильно – что-то не то с его глазами. Салтан допивает стакан – слишком быстро, выдавая нервозность, наливает еще и задумчиво покачивает его в руках, пытаясь казаться расслабленным. Поздно, выдав себя, и, еще не слыша – Ваня знает, что он скажет.
– Ты сын Кощея, говорят, – произносит Салтан.
Салтан говорит об этом легко, небрежно, веками отрепетированным выражением лица, но Ваня уже знает – это важно, очень важно, на самом деле. Важнее жар-птицы или перевертыша или даже Мораны.
– Видишь? – спрашивает Салтан у Риты, жестом подзывая её.
Девчонка подходит и старательно всматривается в Ваню – без намека на смех, всерьез, близко поднося лицо к лицу. В какой-то момент Ване кажется, что она лизнет его, как деревья на поляне, но обходится – Рита отстраняется, разочарованно качая головой.
– Нет.
– Так я и думал. Чего еще ждать от недоделок. Седьмая вода на киселе.
Рита не выглядит обиженной или оскорбленной – всего лишь сжимаются тонко губы, но Ваня не стал бы так о ней говорить. Она явно не в первый раз это слышит. Салтан с трудом поднимается с кресла, опираясь о подлокотники – снова чудом превращаясь из здоровяка в почти дряхлого старика – и подходит сам. Он встает так же близко, как Рита до этого – совсем близко, обдавая запахом алкоголя, и вглядывается в лицо. Ваня не знает, что они пытаются увидеть – не знает, как выглядит это стороны, но уже знает – должно быть что-то. Яркое золото волос, как у Мораны, блеклое алое свечение самого Салтана, плавящийся ожог шрамов перевертыша – магию видно, если научиться смотреть. Салтан не увидит. Он смотрит Ване прямо в глаза, и – даже не вглядываясь – Ваня видит их абсолютно, непроглядно белыми, как у слепого.
Возможно, не стоило есть тот цветок.
Салтан цокает языком – досадливо, но не удивленно, отходит и садится в кресло; устало – как будто попытка отняла у него немало сил. Второй стакан он осушает залпом.
– Что ж, привет тебе, дядя, – Салтан говорит со смешком.
Ваня не понимает в первый миг, почему Салтан называет его так, а потом – понимает. Много кощеевой крови, говорил перевертыш, как у прямого внука, и если Салтан внук его, Ваня – сын, то он мог бы звать его племянником. Мысль эта смешна, но Ваню не тянет смеяться, горчит улыбка Салтана, перевертыш не хмыкает из лифта и не роняет насмешливого комментария.
Ваня не находится, что ответить, Ваня говорит:
– Привет.
Видимо, ответ правильный – за него не отрывают голову, и Салтан вздыхает и решает.
– Я помогу тебе. Услуга за услугу.
Ваня не радуется, услышав – он уже слишком хорошо понимает цену подарков и одолжений в волшебном мире. Ваня не разочарован. Перевертыш молчит, но встает, поднимаясь с пола лифта, подходя близко, как может – чтобы ничего не пропустить. То ли волнуясь за Ваню, то ли шпионя для Мораны.
– Знаешь, где найти жар-птицу? – прямо спрашивает Салтан. – Думаю, она улетела с тобой.
Он не думает, он знает – Ваня понимает еще раньше, чем Салтан успевает договорить. Ловушкой или хитрой игрой – ему нужно, чтобы Ваня рассказал добровольно, и от этого ему не хочется говорить. Он еще мало знает о ловушках и невольно оборачивается к перевертышу. Тот стоит, прислонившись к стене лифта, задумчиво кусает костяшки пальцев, и Ваня, и Салтан ждут, что он скажет – как мог бы сказать эксперт. Ване явно есть, чего опасаться – договор, подписанный кровью, никогда не оборачивался ничем хорошим в кино.
– Пусть поклянется, – произносит перевертыш на одном дыхании. – Пусть поклянется на крови.
Лицо Салтана меняется – становясь озлобленным, жестким, вздуваются на шее вены, и он делает несколько шагов к лифту – свернуть тощую шею, завершить то, что начал. Он замирает, не дойдя до Вани, и скалится.
– Хитрый щенок.
– Поклянитесь, – просит Ваня, и просьба звучит жалко, но упрямо.
Перевертышу он всё еще верит больше, чем любому из них.
Рита подает Салтану короткий раскладной нож, и тот вздыхает, но поднимает левую ладонь.
– Клянусь, что помогу тебе найти твоих друзей. Как только достану жар-птицу.
Он проводит по раскрытой ладони лезвием, разрезая кожу; совсем немного, выпуская несколько капель, но – теперь – Ваня видит. Магию крови, и даже от этой, более жидкой, расходится в воздухе блеклый, розоватый туман. Салтан протягивает нож Ване, рукояткой, и он догадывается без подсказок. Ваня медлит не долго – проверкой на слабость, признанием капитуляции. Он не верит, что найти Васю в Москве сложнее, чем скрытый туманом дуб посреди степи, к которому ведет только поезд на зачарованных рельсах, и, значит – дело не в Васе. Теперь, когда они знают, кто жар-птица.
Царапины на руках всё еще саднят, и его уже достало снова и снова резать кожу – скоро шрамы разрастутся толщиной с сантиметр, уродуя руки. Проклятая кровь, нет выбора, и Ваня проводит лезвием и по своей ладони. От его крови не идет тумана, она выступает темно-бурой, густой жидкостью, чем-то похожей на свечение лифта – дома, куда он не посмел ступить. Салтан пожимает его руку, скрепляя клятву, и Ваня морщится от прикосновения – волшебные раны болят так же, как любые другие. Салтану важно его согласие, не Вася, Салтану нужно – нужно любой ценой, как перед последним боем – чтобы сын Кощея был на его стороне.
Вряд ли что-то хорошее Салтан собирается сделать с девушкой, и согласие слишком похоже на предательство. Не за тем Ваня вытаскивал её из лап ведьм, с поля боя, под свист пуль и грохот ударов, но – он больше не может быть героем. Не сейчас, позже – когда братья будут в безопасности.
Он позже подумает о Васе.
– У меня есть её телефон.
Салфетка с её телефоном бережно хранится в заднем кармане джинс, и Ваня достает её – аккуратно сложенную. Ваня действительно собирался позвонить.