Страница 75 из 83
На месте встречи Юрыша с Царицей Небесной построили часовню Святителя Николая. Икона же, чудесно на Тихвинке-реке явившаяся, стала в народе прозваньем - Тихвинская. Написана та икона еще при жизни земной Пречистой Девы Марии евангелистом Лукой. Девой самой и одобрена. В Константинополе в честь иконы той был храм воздвигнут Влахернский, там и пребывала икона около пятисот лет, и вот объявилась чудесно в Новгородских пределах, источая чудеса и привлекая к себе паломников со всех земель русских. Благодаря святыне этой неизвестное никому до той поры селеньице Новгорода Великого Обонежской пятины в людный посад превратилось - Пречистенский, или Тихвинский, как стали все чаще его называть.
Нагорное Обонежье. Не был никогда край этот особо богатым - голод, неурожай, мор частыми гостями были. Родила земля плохо - сыро да холодно, редкое лето жарко - потому лес главным кормильцем был. Охота, грибы-ягоды да промыслы разные. Так и жили погосты, большая часть которых Софийскому дому принадлежала, но были и своеземцы, и даже у бояр некоторых кой-что имелось. Вот свободной, никому не принадлежащей, земли - не было, не считая неудобей разных. Наследовали землицу как хотели - меж сыновьями дробили, жёнки - и те, бывало, владели - не было ни закона, ни порядка особого.
Вот таким вот погостом и был Липно, где паломники пред Тихвином ночевали. На реке Сясь погост стоял. Сясь - то не славянское слово, весянское - комариная, значит. Ну, неизвестно, насколько комариная - зима уж, слава Богу, однако река не узенькая, с пристанью. Через Сясь да Воложбу-реку с Балтики можно было к Низовым странам далеким добраться - к Волге да к морю Хвалынскому. Летом частенько лодьи проходили - тем и жили людишки: кто честным трудом лоцманским промышлял, а кто и разбоем. Платил Липно дань на содержание собора Софийского - сперва полгривны, теперь поболе. В центре погоста - деревянная церковь, рядом батюшки двор, да дьяка, да проскурницы. Напротив церкви - изба старосты погостного, с ней - забор об забор - бирича, что на суд кликал да помогал старосте волостелю софийскому оброки сбирать. Кромя храма да тех изб, еще с пяток дворов крестьянских вот и весь погост. Паломники у Саввы Пичугина ночевали половника-крестьянина местного. Хороший мужик Савва - опрятный, богобоязненный, и жена его, Аграфена, такая же, и детушки. Изба прибрана чисто - хоть и по-черному топится - пол выскоблен да веником-голичком выметен. Хоть и жарко с вечера натопил Савва, а все ж к утру выстыла изба. На лавках-то еще ничего - а на полу, на сене, где паломники, - холодненько стало. Ну, да не на снегу, не замерзнешь. Олег Иваныч с Олексахой вчера поздненько легли - все Саввины рассказы слушали про икону чудесную, Тихвинскую. Вот и спали - холода не чувствуя - еле-еле растолкал их старшой поутру. Пора было. К обедне хотели попасть в посад Тихвинский...
Потянулся Олег Иваныч, передернул плечами. Кончался отдых - в Тихвине дела надобно было делать: людишек надежных отыскать да проводника по погостам дальним. А то - где там эти Куневичи - пес знает. Говорят, на Капше-реке где-то. У черта на куличках... Хорошо, хоть нога зажила после того капкана, слава те, Господи!
Хозяевам поклонившись, вышли богомольцы на улицу. Солнце вставало яркое, чистое - видно, погода направлялась, не то что всю дорогу почти: то снег, то ветер. А тут - и ветер стих, и небо заголубело. Повернулись паломники к церкви, шапки сняв, помолились. Благодарили Господа за день светлый. Олег Иваныч еще и на счастье помолился да на удачу. Очень уж она ему сейчас была надобна.
Человечишко, что по пути к богомольцам пристал, перекрестился по-быстрому, да скорехонько на глаза треух заячий свой надвинул, поднял воротнишко. Глазьями зыркнул. На Олега Иваныча да на Олексаху. А те и не заметили, что давно у них хвост вырос. Не об том думали. Чем дальше от Новгорода уходили, тем меньше опасались людей Ставровых. Расслабились, черти. Покойно было с богомольцами-то - да и холода особые не стояли.
Ходко шли, весело, песни святые пели...
Днесь пресветлая
Богородица-Дева
Христа-Господа рождает
И млеком его питает.
Пеленами увивает,
В ясли полагает,
Звезда пути являет,
Над вертепом сияет;
Волхвы же понеже
Ко Христу приидоша,
Трои дары принесеша:
Злато, ливан, смирну,
Вещь предивну!
Хорошо пели, громко, словно на параде, орелики. Почти что на мотив "У солдата выходной, пуговицы в ряд", только веселее.
Успели к обедне.
В посад войдя - прямиком в церковь Успения. Молились. Помолившись, Олег Иваныч с Олексахой от богомольцев отстали. Отца Филофея дождались, настоятеля, у кого Олег Иваныч прошлый год ночевал, с Гришаней вместе. Батюшка лоб нахмурил, потом улыбнулся - узнал.
- Ну, заходи, Олег свет Иваныч, гостем будешь! Много хорошего о тебе слыхал.
Пошли вместе на настоятелев двор, тут же, у церкви рядом.
Человечишка в треухе заячьем тоже за ними поперся, таясь опасливо. Заприметил, куда пошли, у ворот постоял, башку почесал, задумался.
- Не знаю, что и посоветовать вам, - покачал головой отец Филофей, потчуя гостей пирогами. - Людей охочих легко сыщете, а вот Куневический-то погост - дальний, не всякий туда дорогу знает.
- Ну, нам хотя б людей для начала. Кого присоветуешь, отче?
- Корчму, прости, Господи, навестите. Смотрите только с Емелькой Плюгавым не схлестнитесь, непотребных дев повелителем. Любит Емелька ходить, в корчму, куражиться. А лучше - к кузням сходите, на реку. Там много парней молодых приходят к зиме, молотобойцами наниматься... да не всех берут-от.
Так и решили. На берег пошли, к кузням, Хорош был денек-то, недаром солнце с самого утра сияло. Так и не скрылось, до вечера-то, лишь к закату пошло оранжевым. Тихо было, безветренно, небо - не сказать чтоб синее или голубое, скорее белесое, прозрачное, чистое, словно вымытое. Темнело.
От кузней - сараюх щелястых, ветхих, повалил народец, огнем прокопченный. Кузнецы, подмастерья, молотобойцы. Мужики все больше здоровые, осанистые. К ним молодежь, что у реки без дела болталась, с интересом:
- Не нужон молотобоец-то, дядько Кузьма?
- Взял уж. Вот, может, Трофиму... Эй, Трофиме!