Страница 13 из 83
А боярин Андрон, да Митря, да пленники - дальше во Псков поехали. Один Гришаня-отрок где-то по лесам скитался, ежели волк какой не сожрал...
Спряталось за набежавшим облаком солнце, упала серая тень на дорогу, пробежала по лугу и, взобравшись на холм, сгинула... как сгинуло в один миг все то счастье, на которое так рассчитывал Олег Иваныч. Вот уж не везло мужику, ни в той жизни, ни в этой!
В жарко натопленной зале на лавках вдоль стен чинно сидели бояре. Их длинные шитые золотом одежды ниспадали на пол красивыми складками. Слева от иконы, в узорчатом кресле, восседал посадник, Стефан Афанасьевич, крупный дородный мужчина с Длинной иссиня-черной бородой. Рядом с ним, чуть наклонившись, стоял толмач-переводчик. Не просто так стоял, вестимо. Переводил, толмачил...
Рыцарь в блестящих латах, с непокрытой головой и надменным взглядом, что-то быстро говорил посаднику, время от времени поглядывая на реакцию бояр.
- Как посланник ливонского магистра Вольтуса фон Герзе, - еле поспевал за рыцарской речью толмач, - передаю слова его таковы: отступитеся, псковичи, от землицы, что от Красного Городка ошую, испокон веков та землица орденскою была, ею и должна быть.
- Ой, лжет, ой, лжет, лыцарь, - заерзали, зашептались бояре. - Никогда та землица орденской не была...
Выслушав рыцаря, посадник, почесав бороду, встал.
- Не то просит магистр ливонский Вольтус, - медленно произнес он, стараясь, чтобы звучало весомо каждое слово. - Красный Городок да землица, что по Синей-реке, - то псковские сыздревле земли, от них отступитися чести лишиться. Таков будет ответ Пскова немцам ливонским! Еще скажи... Обернувшись к переводчику, посадник задумался. - Спроси-ка лучше: что отряд ливонский ныне у Красного Городка делает?
Рыцарь усмехнулся в ответ, тряхнув головою. Пояснил, что отряд тот для его, личного магистра посланника, охраны - и только.
- Больно велик отрядец для охраны-то! - выкрикнули из дальнего угла. Да и уж больно красиво лыцари у Городка встали... все дороженьки перекрыты. Ежели б не московское войско, пограбили б землицу-то.
Тут все бояре разом закивали. По их мнению, отряд, присланный на помощь Пскову московским князем Иваном Васильевичем, прибыл как нельзя кстати.
- Еще раз говорю, это только моя охрана, - холодно повторил рыцарь, и, раз слова магистра фон Герзе не достигли цели, мы уйдем от Городка еще до темна.
- Зарекалася лиса в курятник не лазать!
- Прощайте, господин посадник, и вы, господа псковичи. Жаль, что не договорились.
Рыцарь поклонился и, гордо вскинув голову, быстрым шагом покинул залу. Белый плащ с черным восьмиконечным крестом развевался за его спиною, словно крылья исполинской чайки. Порывом воздуха задуло пламя свечей у входа. Посадник жестом подозвал дьяка:
- Проводите лыцаря. С почетом проводите. От меня лично подарите шубу соболью!
- Сделаем, Стефан Афанасьевич. Ушел дьяк.
Бояре повставали с лавок:
- Зря отпустил лыцаря, Стефан Афанасьевич, надобно было имать!
- Теперя много зла натворит с отрядом своим ливонец.
- Не натворит, - усмехнувшись, посадник обвел бояр тяжелым пристальным взглядом. - Лыцарь сей, Куно, далеко благородством своим славен. Сказал: уйдут до ночи - значит, уйдут. Кроме того, там и московские вой имеются, помолчав, добавил он.
Стараясь не упускать из виду скачущих впереди всадников, словно пес, бежал по лесной дороге Гришаня. Дышал тяжело, провалисто, глотал на ходу снег - ноздреватый да темный. И тот-то редко встречался, в низинах только на дороге-то весь стаял. Видел отрок, как отъехал в монастырь Ставр с Софьей, вернее, лиц, конечно, не разглядел - две конные фигурки, но догадался - а кому еще-то свернуть к обители? Остальные шильники - или воины псковские, черт их знает, как и называть лучше, - поехали прямо. Ехали быстро - видно, до темна хотели попасть в город. Гришаня отстал, по следам только лишь ориентировался да по навозу конскому. Чего он за ними поперся Бог весть. Хотелось, конечно, освободить Олега Иваныча с Олексахой... да вот как только? Трое воинов-конвоиров, Митря-шильник да Андрон Игнатич, боярин псковский. Попробуй, сунься! Да и во Пскове-то, ежели подумать, никого знакомых нет. Правда, говорил как-то на усадьбе казненного вощаника отец Алексей, стригольник, есть и во Пскове хорошие люди, супротив мздоимства церковного выступавшие. Вот бы найти их... Да при этом и Митрю не потерять с конвоем и пленниками. Их наверняка в суд потащат. А судьи кто во Пскове-то? Да как и в Новгороде, посадник, да князь, да сотские. По идее, заседать в княжьих хоромах должны бы. Там же и поруб. Так вот, обязательно ему, Гришане, на тот суд надо! Свидетелем-послухом! Что не воинские люди злые Олег Иваныч-то с Олексахой, - а мирные новгородские граждане, в земли псковские забрели случайно - вслед за новгородским же боярином. А дела промеж новгородских граждан - их дела, не псковские. Так что должны б отпустить пойманных, ежели разобраться. Правда, поверят ли? Митря-то, Упадыш, наверняка другое говорить будет. Да и Ставр. Еще и его, Гришаню, до кучи схватят. Ну, схватят так схватят, дело такое. Однако выступить свидетелем на псковском суде-Господе - единственный шанс хоть как-то помочь пленным. С хорошим шансом самому превратиться в обвиняемого! Башку отрубить - вряд ли, чай, не Москва, а вот повесить - запросто... Но надежда все-таки есть, попытаться надо... Еще ведь и Софья наверняка молчать не станет. А чтоб вызвали ее на суд из монастыря Мирожского, о том уж Гришаня позаботится, на первом же допросе укажет. Правда, не заткнули б ей там язык, в монастыре-то. От Ставра всего ожидать можно.
Устал Гришаня - с ног валился. Уже не бежал - шел, сапогами грязь загребая. Да все думал. А думы невеселые были... Как и погода. Внезапно поднялся ветер, принес с севера злые серые тучи, быстро затянувшие небо. Хлынул дождь пополам со снегом, вокруг сделалось тоскливо, темно, страшно. Заметет дорогу - не заплутать бы... На дороге лесной никого - ни попутных, ни встречных. Один раз только метнулся из кустов заяц, да где-то неподалеку послышался волчий вой. Вздрогнул отрок - сожрут еще! Кинжал из-за пояса вытащил, в руке накрепко сжал, мало ли. Хоть и понимал - толку-то от кинжала пред волчьей стаей - однако все ж таки как-то поспокойней стало, с оружьем-то. Чавкая, тонули в стылой грязи сапоги, все трудней становилось идти - прилечь бы или сесть, вон, под то дерево, хоть ненадолго, отдохнуть чуть. Остановился уж было Гришаня... Да помотал головой - нет уж! Сядешь не встанешь, уснешь. Волкам окрестным на радость, ишь, развылись-то, курвины дети.