Эндшпиль

Он уже хотел сделать шаг, когда равномерный шум, состоящий из голосов туристов, нарушил плач. Плакал ребенок. Где-то в зале. И Бен ощутил себя очень странно, хоть дети везде плакали постоянно, но в этот раз внутри у него что-то сжалось так, как никогда.

Стоящая Рей вдруг повернулась и Бен, пришедший за “Церковь в Овере” ван Гога увидел “Мадонну с младенцем”* Рафаэля, хотя точно не перепутал Орсе с Галереей старых мастеров в Дрездене.

Он моргнул.

Девушка покачала на руках ребенка. Маленького. Прижимая к себе и тихо что-то нашептывая.

И тут Бен, спешивший сюда, выдохнул сквозь стиснутые зубы, будто налетел на стекло. Прозрачное и твердое. Бронированное. Разделяющее его жизни на “до” и “после”.

Он, блядь, снова опоздал. И в эту минуту, рассматривая красивую, трогательную девушку в синем, которая успокаивала их сына, Бен вдруг понял - он ещё не успел ощутить себя отцом, а уже был в проигрыше. Потому что… потому что не успел. Опять. Он должен был услышать первый крик их ребенка в больнице, а не среди картинной галереи. Это было неправильно.

Ребенок перестал плакать, и девушка вскинула голову. В одну секунду её лицо побледнело. Глаза вспыхнули, и в них мелькнули слезы. На её лице было все - радость, растерянность, восторг, страх, злость. Бен был уверен, что она сейчас сделает шаг назад, но Рей, неожиданно, подалась вперед, словно мир рассыпался на их глазах, и они остались единственными ориентирами друг для друга.

Он опустил руки ей на плечи, она встала на цыпочки, и их губы соприкоснулись. Они не успели сказать друг другу и слова, как тела, ищущие тепла друг друга через километры, рванули навстречу.

Если бы они не были бы в музее, Бен бы застонал. Наконец-то. Это было то, чего он так хотел. Он был так опустошен без Рей все эти длинные, бесконечные дни, когда был словно в пустыне, и лишь она знала, как вернуть его к жизни. Девушка, прижимая ребенка - их ребенка! - к себе, не обнималась, но подавалась вперед, будто желая быть ещё ближе, а Бен одной рукой гладил её по волосам, и плевать было на зевак и туристов. Сейчас, в этом мире, их было лишь трое.

Сейчас он, наконец, со всех войн возвращался домой. И Рей, как и обещала, ждала его.

Но, как только Бен отстранился и протянул руку, чтобы коснуться ребенка, девушка, абсолютно не думая, таки сделала роковой шаг от него. На рефлексе. На инстинкте.

- Бен. О, Боже… ты… Бен…. - прошептала она, и слышать её голос было невероятно. Видеть её, касаться, целовать. Все было невероятным.

Рей покачала головой, словно ещё не веря своим глазам. Стояла и смотрела. Больше ничего не могла из себя выдавить, будто чертова афазия пришла и к ней. Постепенно безграничный восторг начал таять, а в глазах девушки проступили страх и вина. Она боялась, что сейчас он будет ругать её? Неужели она думала, что он ради этого прилетел? Чтобы в чем-то обвинить?

Но ему хотелось, чтобы Рей знала, что он прилетел сюда не винить, а вернуть. Её. Их обоих. Он прилетел, чтобы они попытались ещё раз.

- Может, ты нас все таки познакомишь? - склонив голову, и, наконец, имея возможность рассмотреть ребенка, спросил с улыбкой Бен. - Я вижу на лице этого парня знакомые черты.

Бен сказал максимально шутливо, чтобы немного снизить градус напряжения, хоть это было самое удивительное знакомство в его жизни, и оно должно было состояться по-другому, но какая теперь разница. Вот он. Вот она. И вот… их ребенок. Маленький, совсем кроха. Рожденный раньше срока. И все же… его глаза, его нос, даже, чёрт возьми, его уши.

Рей вскинула голову. И неожиданно в её глазах мелькнуло удивление. Она поняла, что именно с первой минуты этой странной, безумной встречи, о которой она мечтала и которой боялась, было не так. Бен. Он смотрел с изумлением на ребенка, но не с таким, каким оно было бы, если бы он… не знал. Это было изумление не той глубины.

Выходит, Бен знал?!

Что ж, он был, возможно, лучшим разведчиком в мире. Наверное, все было закономерно. Рей вдруг поняла, что даже не важно, как он узнал.

Важно было, что он здесь. Надолго ли?

- Тео. Его зовут Тео.

Бен вздохнул. Таки не Иллидан, и уже хорошо.

Тео. “Дорогой Тео”. Как у ван Гога. Тот, кто был опорой. Серый кардинал мира искусства. Рей дала ребенку не имя, нет. Она будто наделила его особой миссией.

Имя мужчине понравилось, но было горько, что и этот этап прошел мимо. Бен одернул себя. Пока Рей подбирала их сыну имя, он выбивал для него безопасность. У них разный долг перед этим малышом.

- С ума сойти. Такой… такой маленький. Совсем крошечный. Мне так жаль, Рей, я очень спешил, чтобы успеть к твоим родам, а все пропустил. Я очень хотел быть рядом. - Бен, преодолевая свое нежелание говорить, рассыпал такие важные для него слова, не заметив, как сузились глаза Рей при слове “маленький”. Был слишком сосредоточен, рассматривая ребенка, которого девушка ему так и не протянула.

- Да, крошечный. Такое бывает, Бен, когда дети рождаются недоношенными, - она поцеловала Тео в макушку. Каждый раз так рефлекторно делала, вспоминая больницу, кувез и чувство беспомощности. - Ты бы все равно не успел, знаешь ли. Тео родился ещё два месяца назад. Ну, в тот вечер, когда мы с тобой мило болтали.

Рей подняла глаза. Это было так ужасно для неё. Вспоминать, что Тео был сотворен в момент, когда они были без ума от своей любви, а родился, когда каждый пылал негодованием. Мальчик, пришедший в мир под крики злости своих родителей.

Мужчина застыл, в одну секунду поняв, почему Рей отступила, когда он попытался коснуться Тео. Ощутил, как на секунду ушедшая боль возвращается, и все надежды, которые он вдруг воскресил, упали под ноги этой красивой девушке.

Все эти длинные дни и ночи, когда он учился заново нормально ходить, когда злился на заикание и ненавидел самого себя, все эти дни его сын уже был в этом мире. Оказывается, Тео родился в то время, когда он сам едва не умер. Удивительное совпадение. Мрачное и удивительное.

И все планы показались смешными, глупыми, никчемными, как и он сам. Пока он злился, что Рей оставила его, девушка была занята и сосредоточена на чем-то более важном. Она выхаживала ребёнка, которого он едва не убил.

Истинный ублюдок. Палач во всей красе. Уничтожающий прекрасное на расстоянии.

Своим пьянством, злостью и деспотизмом он довел Рей до всего этого, и ещё смел обижаться, что девушка что-то ему недоговорила. Удивительно, что она вообще его поцеловала.

Бен виновато понурил голову. Больше он не улыбался. Понял, что прощен и принят не будет. И самым ужасным было то, что он понимал, что и не достоин быть прощенным. Не будет у него ничего. Ни семьи, ни покоя. Ему не стоило прилетать. Не стоило бередить ни её душу, ни свою. Скорее всего, Рей и так презирала себя за то, что у их ребенка отца не будет.

Бедная девочка, а как же… как она сама? Как справилась с этим? Что у неё болело? Как справилась?

Бен летел сюда, чтобы извиниться за все причиненное зло. Сказать “прости” за все минуты, когда был монстром даже с ней, а Рей его принимала. Хотел напомнить, что, не взирая ни на что, он умел любить, и любил верно, горячо, преданно, хоть не до конца научился любить нормально. Думал, что рождение ребенка поможет ему научиться этому. Он хотел быть отцом, хоть и не знал ещё как. Хотел попросить её попытаться не отобрать хоть это.

Но…

Ничего не будет. Всё было зря. Он сплоховал, и сплоховал именно тогда. Сплоховал так, что невозможно будет забыть. Рей, наверное, всегда вспоминала, когда брала на руки такого маленького ребенка.

Кто бы мог подумать, что чья-то легкость может давить так сильно. Он ещё раз посмотрел на мальчика, который сонно моргал. Ему было уютно в слинге, тепло и уютно, а Рей, видимо, было не тяжело его держать.

Его сын, наверное, родился и был легче, чем М-16, с которым Бен воевал.

Надо же, у чудища родилось дитя мира. С глазами, которые видели пока только прекрасное. Прошедший через риск смерти, он, как и Бен, выжил. В одну и ту же ночь.