Эндшпиль

- Бен… Бен, прости меня… слушай, я так растерялась, что не поздравила тебя с днем рождения. Ты не поверишь, но я даже отправила тебе подарок. Не знала, что ты прилетишь и…

Мужчина странно на неё посмотрел. Подарок? О чём она? Они были в ссоре, не говорили месяцами, девушка вынянчивала слабенького ребенка абсолютно одна, и при этом нашла время выбрать ему подарок, зная, что он не придает значения дню рождения? Да почему она была к нему настолько человечна? Он не мог это обьяснить. Такие простые вещи ставили Бена Соло в тупик.

- Не важно, Рей, это ерунда. В плане, не ерунда, конечно, спасибо, я очень… - он помедлил, пытаясь подобрать правильное слово. Как бы выразился нормальный человек. - тронут, очень тронут. Забудь. Правда. Я обязательно его открою, когда вернусь домой. Обязательно. Спасибо тебе. Правда, быть здесь с тобой…и с Тео - это лучший подарок, что я мог себе представить. Мы же можем провести этот день вместе, да?

Он сказал, а сам понял, что прозвучало как условие, а не как просьба, но Рей, несмело улыбнувшись, кивнула. Она все ещё не отводила от него взгляда, будто ожидая, что сейчас он растворится, что сейчас его снова отберут. Все-таки, она все ещё его любила, хоть та стена, на которую он налетел, всё так же была здесь, между ними. Прозрачная и очень прочная.

Бен вздохнул. Представил, как вернется в Вашингтон, и будет искать где-то её подарок. Вернётся туда, где не собирался жить, разделенный с Рей океаном. Снова.

Но сегодня он все таки проведет день с ними. Со своей семьей, которую никогда не имел. Это будет здорово. По глазам Рей мужчина видел – она очень постарается, чтобы день прошел здорово. Ощутил только пустоту. Раньше им не нужно было стараться. Было здорово и без особых усилий.

Раньше - это пока он ничего не испортил, разбив её доверие к нему и веру в него, как какую-то бутылку.

Когда они вышли из Орсе, Бен вдруг сообразил, что так и не рассмотрел “Церковь в Овере”.

* Имеется в виду “Сикстинская Мадонна”.

***

День прошел на удивление славно. Почти. Конечно, без почти обойтись было сложно.

Он не был похож ни на единый фильм о романтичном свидании в Париже, однако они долго гуляли в парке Родена и много разговаривали. Между ними была и неловкость, и в то же время то безумное притяжение, которое не смогли разрушить километры. Порой Бен касался Рей, но та делала только большие глаза, как бы показывая, что из-за коляски не может сделать того же в ответ.

Или не хочет, если не обманывать себя.

Нет, все же хотела, потому что довольно щурилась или трогательно краснела. Где-то там, под маской, вылепленной из усталости и разбитых ожиданий, была его девочка.

- Знаешь, он очень напоминает мне тебя, - сказала грустно девушка, когда они остановились возле жутковатой скульптуры «Граждане Кале», от которой мурашки покрывали кожу даже в такой удивительно теплый день.

Рей указала на центральную фигуру – исхудавшего человека с веревкой на плече. Уставшего, но непоколебимого, несломленного. Того, на чьем лице не было ни колебаний, ни страха.

Бен молча рассматривал лучшее творение Родена. Он прекрасно знал историю этого мрачного памятника. Скульптор запечатлел здесь самый драматичный момент Столетней Войны, тот эпизод, когда король Эдуард пообещал остановить осаду города, если шесть добровольцев из богатых и знатных семей, босые и с веревками на шее, сдадут ему ключи от Кале. Сейчас Рей указала ему на конкретного человека. Вскинувшего руку к небу Эсташа де Сен-Пьера. Первого из шести. Весьма лестная ассоциация для убийцы. Бескорыстие и Бен Соло рядом никогда не ходили, но Рей всегда видела его в другом свете, даже сейчас.

- Я всегда буду благодарна тебе за твою жертву, Бен Соло. Я знаю, что веревка давила очень сильно, – она, наконец, коснулась рукой его плеча и вздохнула. Бен тоже. Да, веревка давила так сильно, что он едва на ней не повесился. И не потащил Рей. И Тео.

Всех.

Так себе гражданин Кале. Но вера Рей в его благородство была удивительной. Было приятно осознавать, что она его не ненавидит. И в то же время Бен видел, что и принять не готова. Или простить. И что она очень-очень насторожена, будто пытается понять, зачем он здесь. Видимо, все ждала, внутренне сжимаясь, когда он начнет ругаться на неё. Ведь так почти всегда было. Она тянулась, он отталкивал.

Во время прогулки атмосфера их разговора становилась все более и более мрачной. Будто первичная радость прошла, и острые углы, о которые можно было удариться, начали проявляться. Когда разговор перешел на Бена, мужчина довольно безжалостно поведал, как провёл почти год, упустив из виду только свой инсульт. Ему не хотелось, чтобы на неё повлияла вина или жалость. Когда Бен рассказал, что больше не работает в ФБР, девушка аж споткнулась и замерла. Лицо её на секунду просияло. Там было столько надежды и недоверия. Она поняла, что он теперь свободен, но… ничего не предложила взамен. Спросила только, что дальше, и Бен закончил свой рассказал тем, что теперь он внешний консультант.

Это был миг обманутых ожиданий. Бен, ждавший от Рей чуть больше, чем мимолетный вопрос, тут же помрачнел, вспомнив, что она так мила только по старой привычке. Что они не пара. Рей замкнулась, потому что Бен просто констатировал факт своей свободы, и больше ничего. Она не знала, как сказать ему - “ого, так мы, наконец, попробуем ещё раз, правда? И в этот раз все будет по-другому?”. Но он промолчал, усилив её уверенность в том, что хочет играть роль мимолетного гостя.

Рей снова задумалась, хотел ли он ребенка? Она и так ощущала себя так, будто просто привязывала его к себе с помощью Тео. Такого сильного, независимого. Всегда говорила, что ей ничего не нужно, а потом, не советуясь, произвела на свет их общего сына. Бен был не из тех, кого появление младенца могло растрогать. Любящий тотально всё контролировать, он скорее был раздосадован, чем полон отцовских чувств. И ощущение неловкости, вины, стыда и боли снова накрыло Рей. Будто пара часов вместе была лишь передышкой от этих постоянных мыслей, однако вот они, снова вернулись. Вместе с молчанием Бена, который, похоже, свободу не принимал за возможность остаться. Да и зачем ему? Для такого сильного во всех смыслах человека такой хилый ребенок, наверное, ни хрена ж себе удар по самолюбию.

Тот факт, что она не смогла родить ему крепкого, здорового сына уничтожал Рей, и не позволял лишний раз посмотреть в глаза Бену. Она так боялась его разочарования. Ожидала, что сейчас он скажет: “я смог вырваться из ФБР, а ты не смогла даже родить нормально”. В конце концов, Бен часто винил её во всем.

О Тео они говорили много. Рей несмело рассказывала об их маленьких победах. Когда он спал чуть дольше положенного. Что они могли уже гулять на улице. Бытовые вещи, но такие ценные для неё. Впервые Рей с кем-то, кроме врачей, говорила о своем ребенке. Сомнениями не делилась, но и этого ей было много. Кто-то слушал. Кому-то было не всё равно. Девушка не жаловалась, упуская из виду всю свою неумелость и нехватку времени. Не хотела, чтобы Бен думал о ней ещё хуже.

Она не знала, что каждое её слово звучало в мужчине виной. Вся слабость этого ребенка давила на него все время.

Он едва не сорвался, когда Рей сказала, что ребенка не записала на него. Это так удивило Бена, что он ощутил желание потрясти её за плечи и спросить «какого хера, Рей?», но он сдержал себя. И сказал только:

- Что ж, теперь ты понимаешь, что порой желание защитить может причинить боль, - и это был первый раз за день, когда он обнажил свою душу, а не играл роль её какого-то случайного любовника, с которым они просто вышли погулять.

Девушка побледнела и ещё раз сказала “прости”. Тихо. Испуганно. Он видел в её глазах только одно - немую просьбу, чтобы он не ругал её сейчас, когда она ещё сама так уязвима перед новыми обстоятельствами. И это “прости” ударило в него камнем, ведь это он должен был умолять её простить его, но пока просто молчал. Все больше уходя в себя. Всё глубже.