Эндшпиль

Рей узнала, что мужчина не общается с матерью с момента, как вернулся из плена, и лишь порой отвечал на её письма или встречался на официальных мероприятиях. Он так и не простил, она так и не раскаялась. Узнала, что Люк помогал становлению Кайло Рена, когда Бен, пройдя обучение на базе ЦРУ, решил примерить на себя амплуа кибертеррориста. Дядя не был в восторге от опасного занятия Бена, однако ощущал вину за то, что не смог в своё время уговорить Лею не отправлять сына на войну, потому нехотя помогал. Узнала, что первым рыцарем Рен – Ушаром – был один из джедаев Люка.

В тот день, набравшись смелости, спросила у мужчины, что произошло с Люком, и был ли скандал вокруг бывшего учителя, стоивший ему репутации, но хотя бы не свободы, следствием действий Бена. Тот долго молчал, закурив сигарету. А затем, странно посмотрев на Рей, сказал, что хоть она и научила его любить, он не смог научиться прощать.

- Прощать тех, кто ударил в спину, я бы мог попробовать. Но тех, кто бьет в спину тебя… Хммм, надеюсь, Люк – это хороший пример того, насколько «удачной» может быть идея добраться до меня через людей, которых я люблю. Жизнь вынуждает к жестокости, Рей.

И тогда Рей поняла, что мужчина говорит не о Люке. Он говорит о себе. Он бил в её спину. Алкоголизмом. Злостью. Яростью. В тот вечер, когда мужчина без надежды курил на закате, в парке Родена смеялись туристы. Рей забралась к нему на колени и крепко обняла за шею. Она не стала ничего говорить, однако Бен и без того хорошо понимал молчание. Докурив, он уткнулся лбом в её плечо, и они так просидели, в обоюдной тишине, пока не стало холодно. Они словно застыли друг в друге. Не ощущали ни то, как мышцы затекают, ни как два дыхания сплетаются, не замечая, как загорелся на пару минут огонь на Эйфелевой башне. Всё самое красивое было у них здесь, между ними. Их любовь. То был какой-то надломленный молчаливый миг прощения. Будто уходила злость. Будто они отпускали прошлое.

- Я очень сильно люблю тебя, Рей. Я с ума схожу от осознания, что причинил тебе столько вреда. Я спать не могу, когда ухожу отсюда. Я всё думаю, что приду на следующий день, а ты больше не примешь меня. Я не могу быть терпелив, когда ты ускользаешь. Не могу принять, что ты все время говорила, что моя, а теперь обросла броней. Умом понимаю всё, но… - он тихо и горько рассмеялся, - даже вся выдержка не спасает. Вроде, все факты против меня. Вроде, ты со всех сторон права. Я все время живу с этими мыслями. Вспоминаю каждый момент и думаю – как ты так долго держалась. Почему не попробовала забыть меня, как только получила свободу от чудовища. Почему решила родить? Я же был так плох. Я прогонял тебя. Я пил. Я использовал тебя ради хорошего секса, потому что… потому что не мог удержаться – кто-то хочет меня за меня самого. Ты была так чиста в своих желаниях, так красива и искренна, а я просто прогонял тебя. Ты заказывала мне ужин на День Благодарения, и, когда планировала меню, я, наверное, кого-то убивал, а потом ел, будто всё было в порядке, пиная пустые бутылки под столом, когда ты так доверчиво улыбалась. Я ни разу не сказал… как мне было с тобой хорошо. Как ты возносила меня. Как же я отдыхал душой, когда видел тебя. Даже через скайп. И каждый тот сеанс по скайпу мог стать для меня шансом остановиться, а я не останавливался. Губил себя. И твое доверие. А сейчас сержусь, что ты не хочешь любить меня со всей широтой души, хотя ты и пытаешься восстановить все. Рей, я не знаю, что со мной. Не знаю, как ты всё это терпишь, ведь даже я сам от себя жутко устал.

Он говорил. Медленно. Это была его персональная Пепельная Среда. Он сгорал, обращался в прах* своей правдой и болью, и только от неё зависело, прах останется прахом, или из него Бен Соло возродится, как Феникс. Впервые он говорил так просто и откровенно. А его уставшая голова продолжала упираться ей в плечо.

- Иногда я жду… жду с какой-то извращенной, садисткой надеждой, что увижу тень злорадства в твоих глазах, когда догорает день, и мне нужно уходить из этого красивого дома в свой безликий отельный номер. Хочу видеть, что тебе это мое страдание доставляет удовольствие. Даёт отмщение. За те ночи, когда я брал тебя, а потом прогонял, указывая на дверь, даже не целуя. И ни разу я этого не увидел. Не увидел, что ты рада. Что с тобой не так, Рей? Почему ты такая? Где твоя ненависть или хотя бы презрение? Где оно все? И если ты такая добрая, тогда почему у тебя недостаточно милосердия сразу простить?

- Бен. Ты не прав, – она погладила его по волосам. Поцеловала в макушку. – Дело не в прощении. Мне нечего прощать, тут, скорее, я должна извиняться – ты всегда максимально честно говорил, что не хочешь отношений. Что оно тебе чуждо всё. Что не разбираешься в любви. Странно тогда обижаться на тебя за то, что ты не всегда подгонял свое поведение под общепринятые стандарты идеального мужчины. Я такого и не искала. Я искала тебя. Дело в доверии, которое расшатали твои… привычки, и в том, куда они тебя загонят в следующий раз, если я, допустим, скажу тебе, что с чем-то не согласна. Завтра я решу, что хочу… не знаю, допустим, бросить всё и быть хакером, а ты будешь против, и что дальше? Ты всегда выражаешь свой протест слишком бурно. Ты пьешь. Язвишь. У тебя слишком много бескомпромиссности. Я понимаю, откуда. Понимаю, что там, где ты был всю жизнь, по-другому нельзя было, но семья – это не война. Мы не воюем. Ты не воюешь, понимаешь? Мы больше не играем в шахматы, Бен Соло. Тео – наш шах и мат, понимаешь? Всё. Партия окончена. Мы выиграли. Выиграли. Оба. Теперь нужно удержаться, а чтобы удержаться, нужно быть… терпимей, гибче, проще. Я люблю тебя, но не могу видеть, как ты сердишься, когда у тебя не выходит правильно покормить Тео. Он же не виноват, правда? Но я вижу, как ты закипаешь в эти минуты. Я не хочу оскорбить тебя, сказав глупость, что ты опасен, это не так. Но ты… тебе нужно стараться, чтобы жить в семье. Если хочешь, если так будет быстрее – тебе не нужно уходить в свой безликий номер, будто мы разведённая пара, которая пытается делить опеку над сыном. Ты впустил меня в свой дом, и ты без вопросов можешь жить здесь, эта квартира достаточно просторна для троих. Но ты должен научиться, Бен. Это не условие. Я не судья, чтобы читать приговор. Это шаги к нормальности.

В ту ночь он, действительно, остался. Они ещё долго говорили друг другу неприятную правду, пытаясь скрыть её за мягкостью слов, и поцелуи, которыми они обменивались, все равно горчили. Каждый говорил себе «это всего лишь дым от сигареты», но горчили поцелуи от правды. Но тот момент стал переломным. Бен, конечно, не стал улыбаться, однако какое-то спокойствие стало в нем появляться. И говорили они уже не вздрагивая. Появились шутки.

А потом Бен на неделю улетел в Вашингтон, и вернулся неожиданно радостным. Пришёл в дом так… будто жил здесь всегда, будто ничего между ними не было. Поставил чемодан и так привычно потянулся к ней, к Тео, ко всему их быту. Сказав, что скучал, но ему даже понравилось. Скучать, зная, что вернешься. Зная, что есть к кому. Затем, когда Рей пришлось работать, забрал Тео и куда-то ушел. Девушка стояла, закусив губу. Он был такой веселый, порывистый, так страстно целовал её, что Рей едва не сгорела от желания, но Бен ушел быстрее, чем она даже успела позвать его.

Вернулись они спустя несколько часов, когда наступил вечер.

- Мы были в Орсе. Представляешь? Наверное, просидели часа два перед картиной – Тео уснул, а я просто смотрел, как завороженный. И никуда не спешил. Думаю, что охранники подумали, что я планирую её украсть. Это было здорово. Картина, действительно, потрясает.

Рей улыбнулась. Ей было приятно видеть искренний, почти детский восторг на его измученном лице. Он долго рассказывал ей о картине. А потом вдруг снова вернулся к заезженной теме. Ему не нравилось, что уже был май, а Рей, кажется, собиралась провести лето в Париже. Он не настаивал на том, чтобы она куда-то уехала с ним. Но он, в последние дни по телефону, будучи на другом конце света, все чаще говорил – с мягкой упертостью – что если его мнение кого-то волнует, то он против, чтобы их сын оставался в душном городе. Обещал, что Рей стоит ткнуть пальцем в любую точку на глобусе, и он все организует. Хоть на лето, хоть навсегда. И часто девушка видела в его глазах какую-то тревогу, если они говорили по скайпу – он думал, что она захочет увезти Тео на край света, а это будет не то же самое, что сейчас – заходить без повода и оставаться на ночь, если задержался. Ведь полноценно вместе они так и не жили. Секса между ними не было. Их ничего, кроме ребенка, записанного не на Бена, не связывало.