Эндшпиль

Потому что хотели максимально по-настоящему.

Максимально настоящего Бена. Любящего. Запутавшегося. Не желающего давить, и в результате молчаливого, что едва все не погубил.

Максимально настоящую Рей. Которая любила. Ждала. Но которая вполне закономерно испугалась, и едва не утонула в страхе перед его гневом, который усиливал плохие воспоминания.

Нам стоило огромных усилий создать эту главу такой, и мы бы в ней не изменили не буквы. Разве что опечатки, если не заметили)))

Как вы понимаете, впереди нас ждет эпилог, и мы посмотрим, как там Бен - справился/не справился? Как Рей? Станет ли счастливой?

Спасибо, что всё ещё с нами.

А мы все ещё с вами.

Ну и, на правах рекламы - кто хочет повеселее, пожарче и чуть полегче - наша новая история уже тут https://ficbook.net/readfic/9626753

by Lorisienta

Прошу, прости меня, богиня

Я так виновен пред тобою

За мою злость и за гордыню,

Обрушившихся на тебя рекою.

Твой хрупкий стан лишал рассудка

И я бессилен был до жути,

Когда души моей касались

Уста, горячие, и руки.

Ты лёгкой дымкой обдавала -

Коктейлем нежности и страсти

И непрестанно повторяла,

Что заслужил я это счастье!!!

И та покорность и прощенье -

Всё принималось без раздумья,

Как будто лёгкою прогулкой

Была любовь моя с безумием.

Сжигал в объятьях, прогоняя,

Так, словно не достойна чести

Со мною быть на пъедестале,

А ждать у ног эмоций всплеска.

Бросал в тяжёлые минуты,

прикрывшись благородной целью

Спасти тебя от этой боли,

Что в жизнь и в сердце моё въелась.

Устав от бесконечной бойни,

Пройдя один все круги ада,

Ты для меня - вода в пустыне

Моя душа! Моя награда!!!!

========== Трёхфигурный эндшпиль ==========

В отличие от шахмат, в жизни игра продолжается и после мата.

Айзек Азимов

Париж. Полтора месяца спустя. Средина мая.

Рей, сквозь легкую утреннюю дремоту, ощущала тяжелую руку, которая лежала у неё на талии. И эта тяжесть была такой теплой, приятной, надежной и… давно забытой. Девушка, все ещё пребывающая на грани между сном и явью, не хотела открывать глаза, потому что вдруг наступит утро, и реальность постучит в её окно. Реальность, в которой Бен ей только снился, как это было очень много раз на протяжении месяцев одиночества, когда ей хотелось быть с ним настолько, что она почти физически представляла тепло его руки. А потом оказывалась тет-а-тет с пустотой, которую разбавляла падающими на простынь слезами.

Внезапно заплакал Тео, и давление исчезло, оставив на коже только отпечаток, который тут же слизнула утренняя прохлада – она снова забыла закрыть окно. Рей поежилась. Да, Бен Соло, встающий к ребенку, мог быть только хорошим сном, но она чётко слышала его шаги – сначала в своей комнате, затем в детской. Значит, ей ничего не приснилось. Вся эта ночь действительно была у них. Ну, как ночь. Пару часов. Или, скорее, час. Точнее, минут пятнадцать.

Рей хмыкнула. После длительного воздержания выдержки её мужчины хватило совсем на чуть-чуть. Но она могла ради него сделать вид, что тот секс длился хотя бы десять минут. Ну не пять же, в самом деле.

Девушка расслабленно вздохнула. Пока Бен отсыпался после безумного и очень быстрого секса, закрутившись в одеяло, она поднималась к сыну трижды. Куда-то его чуткий сон пропал, удовлетворенный мужчина спал, как убитый, пока Тео орал, как циркулярная пила, перебудив, наверное, полдома. Поэтому сейчас Рей не стала подниматься и идти следом. За эти полтора месяца Бен не то, что бы заслужил титул отца года, однако уже и не выглядел таким откровенно растерянным, когда Тео нужно было покормить. Или успокоить. Менять подгузники гроза всех террористов так и не научился, или, точнее, не захотел, но сделал вид, что необучаем. Как неожиданно.

Рей нащупала одеяло и, всё так же не открывая глаз, натянула его на плечи. Выдохнула, и ей показалось, что это был первый выдох с той минуты, когда Бен в Вашингтоне собрал её вещи и обнял среди квартиры, упрашивая быть сильной. Первый выдох без страха, без боли, без настороженности, без гнева.

Просто выдох.

А теперь просто вдох. И снова. И снова.

Рей просто лежала под одеялом и училась, в свои двадцать два, заново дышать. Будто пытаясь каждым вдохом насытить легкие кислородом настолько, что он мог бы вытолкнуть каждое плохое воспоминание. Девушка хотела забыть почти всё, кроме последних полутора месяцев, прошедших с той ночи, когда она сделала шаг навстречу Бену, потому что подумала, что если она отвернётся, он просто упадет со своей вершины мира и к чертям разобьётся вместе со своей гордостью и одновременно жертвенным желанием на неё не давить.

Эти полтора месяца не были простыми, нет. С Беном не было просто, и Рей знала, на что подписывалась в ту секунду. Тот её малюсенький шаг не был порывом. Она ступила на этот лед в этот раз осознанно. И не ради Тео. И не ради Бена.

Ради себя.

Она хотела любить его ради себя, потому что только так могла набраться сил пройти через это. И они шли, медленно, но шли.

В ту ночь Бен не остался в её доме. И в следующую тоже. Он, до позапрошлой недели, ни разу не оставался ночевать. Рей не прогоняла его, ни разу и не настояла, чтобы остался, но всегда целовала его на прощание и говорила с замиранием сердца «до завтра», надеясь, что ему хватит ещё немного терпения. И ещё немного. И ещё совсем чуть-чуть.

Терпение Бена было весьма хрупким, и часто опасно шаталось, и тогда они начинали сначала. Порой он весь рвался вперед, ожидая её принятия в одну секунду, налетал на её ошарашенность и сердился. В первую неделю Рей казалось, что они ходят по кругу: встреча – прогулка – обед – ссора. За первые семь дней он перебил в её доме все чашки. Он почти всё время был зол. Он хотел в одну секунду стать семьей, но то с Тео у него ни черта не получалось, то Рей не могла заставить себя отвечать с пылкостью на его поцелуи. И, хоть Бен всегда говорил «извини, я слишком спешу», девушка видела по его тяжелому взгляду, что он винит её, что она плохо старается. Она раздражалась, и всё летело к чертям.

Девушке хотелось просто взять и послать его, но потом Бена перемкнуло, и он стал каким-то всё время потерянным и слишком смиренным. Будто вдруг решил, что никому тут не нужен, что до Рей достучаться бесполезно, и приходил какой-то поникший. Больше не ругался, не цеплялся, не приставал. В те дни к нему вернулись его молчаливость и замкнутость. Дважды улетал в Нью-Йорк по работе. Он не пытался вызвать жалость, но было видно, что к нему вернулась его привычная ненависть к себе. В те две недели он часто часами сидел с Тео, давая Рей возможность отдыхать. Она пыталась его разговорить, но Бен всё больше уходил в себя. Возился с сыном, и девушка понимала, что с младенцем ему куда комфортней, чем с ней. Хоть Тео ставил его в тупик, но их сын был в том возрасте, когда не различал, насколько правильная и чёткая речь у Бена.

А потом они, наконец, начали разговаривать. Просто в один прекрасный день, когда Тео уснул, а на улице лил дождь, не позволявший Бену встать и уйти, Рей подошла и присела рядом. Мужчина, как обычно, крутил в руках мячик с иголками, который ему, вроде как, ещё в Вашингтоне дали. В тот день девушка мягко коснулась его руки и заговорила о чем-то не шибко важном. И неожиданно они проговорили весь вечер. Через день их разговор коснулся более личных тем. Они все ещё не затрагивали переживаний и обид прошлого года, но Рей делилась своими нехитрыми историями, а Бен – своими. Они словно начали познавать друг друга, восстанавливали тот этап, который пропустили в момент слишком бурного развития отношений.

Бен узнал то, что и так знал. Все её страхи. Все детские обиды. Все смешные мечты, которые не высмеивал.