Страница 9 из 51
— Этот мост был единственной дорогой?
— Для тех, кто не умеет летать — да.
— И что мне теперь делать?
В ответ он протянул ей вилы.
— Поможешь мне вычистить хлев и накормить животных.
— Что?
Харрисон наклонился над ней и угрюмо посмотрел. Его густые волосы были мокрые, от воды блестела и борода, а глаза без света выглядели тёмными.
— Если кто-то не появится забрать тебя с вертолёта, планера или инопланетного корабля, ты останешься здесь, пока мост не будет отремонтирован. При таком дожде какие-либо работы невозможны. Поэтому — сделай себя полезной. Мы находимся не в «Хилтон» и не ожидай обращения как с нью-йоркской киской: хочешь крышу над головой и какую-то еду — ты должна их заработать.
Он вновь протянул ей вилы. Девушка, казалось, готова была разреветься. Харрисон фыркнул всё более раздражённо, почти зарычал. Как он ненавидел ложных бунтарей, которые заявляли о себе как о сильных женщинах, а затем при первом осложнении плавились в слезах. Окей, что греха таить, случившееся стало более, чем банальное осложнение, но маленькая сучка должна была предвидеть. Ты не можешь в одиночку отправиться из Нью-Йорка в Вайоминг на встречу с мужиком (который, к сведению, может быть психом), в своём грёбаном пальтишке в клетку, шапке с помпоном и видом придурка на экскурсии и не просчитать возможности, что события пойдут наперекосяк.
— Я…задержусь только на ночь, — промямлила она. — Завтра утром позвоню Гуннарду и попрошу меня забрать.
— Телефон не работает.
— Но какого хера…
— «Но какого хера» говорю я, а не ты. Если тебя не устраивает, можешь спать в хлеву. А сейчас помоги мне, но старайся не делать резких движений. Блэк — тот ещё ублюдок.
— Блэк?
— Индюк. Он может выклевать твои глаза. Шип — баран, с посторонними чуть менее агрессивен. Думаю, ты найдёшь общий язык лишь с гусями и курами по очевидным причинам.
— Не обижайся, но ты не чувствуешь себя реализованным?
— Моя самореализация — жизнь без занозы в заднице. И твоё присутствие здесь посылает её определённо к чертям собачим.
— Где он теперь?
— Где теперь кто?
Девушка чихнула и, опираясь о дверной косяк, с усилием произнесла:
— Харрисон Дьюк. Мужчина, который создавал истории, скручивающие внутренности и заставлявшие почувствовать себя Прометеем. Тот, кто беспристрастно наблюдал за миром, но умел запечатлеть красоту, спрятанную в вещах, под покровом пота и крови. Твои романы были как удары кулаком и ласка, я с ними выросла и любила их! А сейчас вместо воинствующего рыцаря, который выбивал свои зубы, но показывал правдивую жизнь и заставлял понимать, что ты не одинока и другие тоже страдают, как и ты, я вижу лишь мудака, испытывающего гнев и презрение. Кто, если б имел уверенность, что останется безнаказанным, воткнул бы мне эти вилы в живот и скормил свинье.
В течение всего этого монолога Харрисон не мог не смотреть на неё. Он предпочёл бы посвятить себя собственно деятельности, чтобы продемонстрировать ей, как сильно она не важна, но что-то в вибрирующем голосе девушки сокрушило это намерение. Она была как толстый мокрый цыплёнок, определённо — сорви голова.
Харрисон направился к ней шагом, в котором читалось намерение преодолеть закрытую дверь. Подошёл очень близко, увидел, как она дрожит.
«Маленькая толстая матрёшка, разочарованная и злая, не разумно провоцировать мужчину с вилами в руке. Мама тебе не говорила?»
— Пункт первый, — обратился к ней низким, но достаточно пугающим тоном, — если хочешь почувствовать себя как Прометей, то только скажи, и я воткну это тебе в печень. Пункт второй: Принц не ест дерьмо. Ты будешь для него противна, даже если полить тебя клюквенным соусом. Пункт третий: больше не напоминай мне о ком-то, кто умер. Тот Харрисон Дьюк — призрак, вымершее животное, мифологическое существо. Если ты приехала на встречу с ним, то должна довольствоваться надгробием. Пункт четвёртый: возьми этот чёртов инструмент и помоги мне.
Девушка снова чихнула.
— Мне нужна сухая одежда, иначе рискую заболеть. Я не очень хорошо себя чувствую, вот.
— Ещё одна причина, чтобы прекратить ненужную болтовню, так не думаешь?
Вместо ответа девушка пошатнулась и, казалось, что находится на грани падения.
С инстинктом, которого от себя не ожидал, вместо того чтобы позволить ей врезаться в пол, Харрисон наклонился и поддержал её. Она рухнула в его объятия, щекой на грудь; была в испарине, тяжёлой, с ознобом и горячей.
— Мне не хорошо, — повторила ему едва слышно.
— Прекрати терять сознание, я не намерен ещё раз нести тебя на руках. Ты не совсем в категории пушинки.
— Ты никогда не бываешь вежливым? — с трудом спросила она.
— Больше никогда, — единственный ответ, который он успел ей дать прежде, чем, несмотря на предупреждение, девушка вновь потеряла сознание.
ГЛАВА 4
Леонора
Когда я падаю, меня останавливают его руки. Мне кажется, что Блэк и Шип смотрят недобро, в надежде что умру. Возможно умру, и тогда, наконец, смогу покинуть этот варварский уголок мира, где даже овцы имеют злобные взгляды. Я смогу летать и пересеку разрушенный мост.
И мне на самом деле кажется — я лечу.
Хотела бы взмахнуть крыльями, но не могу.
Я как шершень, который не может взлететь.
Потом открываю глаза и понимаю, где я. Моё лицо прижато к груди Харрисона Дьюка. Сказал, что не намеревается больше носить меня на руках, но делает это. В его груди у меня под ухом слышно отчетливое бормотание, оно раздаётся как эхо гармоники. Уверена — адресует не самые приятные слова, измученный моим весом. На мгновение испытываю стыд из-за того, что такая толстая. Чего не случалось со мной давно.
С детства до юности я испытывала стыд очень часто. Оглядываясь назад, и с опытом, достигнутым за годы терапии, я знаю, что никогда не страдала ожирением, как настаивали мои родители. Будучи молодой девушкой, я имела более выраженные формы, с чем стеснительный тринадцатилетний подросток мог когда-либо смириться. Совершенно точно была за пределами размеров, которые считались приемлемыми для того, чтобы выглядеть как Барби. Но я не выглядела как ужасный слон, с которым меня сравнивали. Конечно, я бы никогда не приняла участие в конкурсе красоты: моя грудь выглядела не холмиком, а горой, мой живот образовывал две мягкие складки, когда я наклонялась вперёд, а мой зад явно походил на контрабас, а не на банджо. Тем не менее, я не заслуживала постоянных упрёков от отца, который после трофейной жены, хотел бы также похвастаться и дочерью, и от трофейной матери, которая хотела бы хвастаться своей причастностью. То, что я этого не заслуживала, поняла позднее, благодаря доктору Финну, моему психотерапевту: но тогда чувствовала себя неудачницей, позором, недоработкой, провалом. Бегемот среди лебедей.
Теперь в объятиях злого Харрисона Дьюка, который меня несёт, но скорее предпочёл бы перетащить мебель, наполненную камнями, меня снова мучает чувство неполноценности. Я вешу слишком много даже для такого как он, сильного и крепкого. Я проклятый слон. Если он помнит красоту своей бывшей жены, то сделает беспощадное сравнение.
Доктор Финн побила бы меня символически, но решительно. И она была бы права. Но я тоже права: прямо сейчас, среди недомогания и одолевающих меня воспоминаний, я снова беспомощный подросток.
Когда мне станет лучше, я вернусь, взяв топоры и арбалеты, вновь окружая себя щитами и валами, которые воздвигала годы. Теперь, к сожалению, я чувствую себя совершенно голой.
Я краснею, вспоминая, что ранее он меня раздевал. Не позволю ему сделать это снова.
Краснею, думая о нём голом, и закрываю глаза, как будто Харрисон продолжает стоять передо мной, и я отказываюсь его видеть. Не потому что он не красив, а именно потому, что красивый.
Тепло камина заставляет меня понять, что мы вошли в дом. Харрисон опускает меня на кровать как какую-то вещь. Затем подходит к шкафу, достает кучу одежды и бросает её в меня с любезностью медведя. И, ничего не добавляя, выходит, хлопая дверью.