Страница 8 из 51
Не то, чтобы приз за эту выигранную битву представлял собой сокровище. Девчонка, грязная до трусов (и не в метафорическом смысле), потому что он действительно их видел.
На самом деле, как только принёс девушку в дом, живую, но всё ещё без сознания, ему пришлось её раздеть, иначе бы она замерзла до смерти. Если честно — а у Харрисона никогда не было проблем с откровенностью, в отличие от доброты и такта — цыпочка оказалась приятнее, чем он представлял из-за гнева и грязи.
В возникшем спазме на уровне паха он сразу же обвинил долгое воздержание. Дьюк не трахался целую вечность, и это почти монашеское целомудрие сделало тело желанным. В нормальных условиях он не обратил бы на неё внимания. Харрисон никогда не любил женщин с пышными формами. В своих романах он описывал истории несовершенных женщин, но в реальной жизни держался подальше от такого предпочтения. Рядом с ним всегда находились молодые богини: высокие, грациозные, худые как мифологические сирены. И Реджина собрала все совершенства, превращаясь в недостижимый идеал.
Итак, его привлекала эта девушка с рубенсовскими формами. Привлекала вопреки усталости.
Он только что преодолел подъём по грязной дороге, неся на плече минимум шестьдесят пять килограммов, и пока снимал с неё одежду, сгибая суставы и переворачивая как куклу, почувствовал зов скорее животный, чем человеческий. Она была такой мягкой, белокожей, с пышной фигурой. Харрисон представил, как облизывает и покусывает её. Даже большой и глубокий пупок провоцировал у него похотливые мысли.
Однако, несмотря на все провокации, Харрисон проявил удивительный самоконтроль. Он был возбуждён как пятнадцатилетний, разглядывающий центральный разворот «Плейбоя», но не вышел за рамки тяжёлого дыхания и приличной эрекции. Максимум его извращений проявились в воображении. Он создал жутко плотский фильм, в котором взял её всеми возможными способами. Потом набросил на неё сверху одеяло и понял, что тоже должен переодеться. Но прежде всего должен убедить своего «друга» успокоиться.
Харрисону достаточно было вспомнить о том, что годами делало его грустным и злым, чтобы стать вновь несчастным. Тело адаптировалось к этой меланхолии не сразу же, но быстро. Как только он развернулся, то обнаружил глаза девушки, прикованные к нему. Вначале испуганные, потом гневные.
«Не провоцируй меня, сучка, иначе забуду про оставшиеся между рёбрами капли совести и трахну тебя как тот, кто не трахался годами. Ты пришла вынести мне мозг и ещё позволяешь себе смотреть на меня с гневом? Я у себя дома и делаю, что захочу».
✽✽✽
Когда она ушла за порог такая ошибочно самоуверенная, что выглядела смешной, Принц бросил на меня взгляд, словно хотел спросить тоном, напитанным виной: «Не остановишь её?»
В ответ Харрисон начал считать. Медленно, словно делал обратный отсчёт.
Раз, два, три.
Принц понюхал дверь.
Четыре, пять, шесть.
Харрисон добавил другое полено в огонь.
Семь, восемь, девять.
Забегал по дому нервно Принц.
Десять, одиннадцать, двенадцать.
Харрисон выпил кофе глоток, уже холодный.
Тринадцать, четырнадцать, пятнадцать.
Принц сел под окном, ожидая.
Шестнадцать, семнадцать, восемнадцать.
Харрисон надел ботинки и пошёл взять куртку.
Девятнадцать, двадцать.
В дверь отчётливо постучали.
Харрисон её открыл с безразличным видом.
На пороге, как и ожидалось, стояла сучка-журналистка. Не то чтобы в нормальном виде она была чудом природы, но промокшая была похожа на скрещение плакучей ивы и пучка отварного шпината.
Возможно, учитывая её потрёпанный и жалкий вид, Харрисон ожидал от неё покорного поведения, но вскоре стало понятно, что ошибочно.
Девушка вернулась в дом в более резвом состоянии, чем прежде. Не обращая внимания на капающую из каждой поры воду, она приставила указательный палец к его груди и напала словами:
— Ты знал! Что мост… разрушился! Ты это знал! Почему ты мне не сказал вместо того… чтобы позволить уйти?
— Я ведь не твоя нянька.
— И как я сейчас … как вернусь домой?
— Это не моя проблема.
— Почему это не твоя проблема, ведь если не найду способ вернуться домой, я должна остаться здесь?
— Сюда тебя приглашал не я, поэтому пошла на х…
Девушка распахнула губы и замерла, заметно шокированная его реакцией. Если бы Харрисон был парнем смешливым, то нашёл бы уморительным такое нелепое выражение: смешение между умирающей рыбой на последнем вздохе и непристойностью, предлагаемой надувной куклой. Не то чтобы она казалась вульгарной, выглядела как расстроенная девочка. Только смех давно оставил аккаунт его эмоций. Откровенно говоря — бòльшая часть эмоций покинули этот аккаунт.
Харрисон ограничился пожатием плеч и вышел под дождь. В его тяжёлом и твёрдом шаге звучало окончательное приглашение «уё…ывать». По поводу того как — справится сама. Он уже и так сделал многое, когда вытаскивал её после падения с моста.
Не желая того, Дьюк пришёл в хлев. Это был просторный и тёплый приют, который он построил сам, когда в доме ограничился минимальным ремонтом. У него была кобыла, баран и несколько кур. Четыре гуся и индюк.
Увидев, как он входит, лошадь заржала. Баран встретил его у входа как собака. В полумраке куры взмахнули крыльями. Казалось, гуси что-то оживлённо рассказывали. Но более подвижным, и вероятнее всего предводителем этой неоднородной стаи, выглядел индюк. Огромная птица с чёрными крыльями и воинственным видом.
Харрисон вошёл в хлев и засучил рукава. В течение дня животные свободно входили и выходили наружу, и некоторые из них промокли под дождём. Они обсыхали в своей обычной манере. Странно: когда он занимался с животными, то терялась суровость, и Харрисон вёл себя почти по-отечески. Доходило до того, что разговаривал с ними. Но более абсурдной вещью, убеждающей его в окончательной потере разума, было ощущение, что эти звери его слушают. Определённо, слушали намного внимательней, чем некоторые куски дерьма, повстречавшиеся в его жизни. Несомненно, слушали лучше, чем Реджина.
— Харрисон Дьюк!
На мгновение, прежде чем вспомнил о своей нежелательной гостье, он взглянул на кобылу, словно это та его окликнула. Затем краем глаза уловил тень силуэта девушки, остановившейся у порога. Он дал знать, что заметил её, но ничего не ответил на оклик. Продолжил делать то, чем занимался ранее, словно она важна меньше, чем чучело животного.
Баран и индюк не проявили восхищения от вновь прибывшей. Они двинулись по направлению к ней с воинственным видом.
Девушка вскрикнула, немного отодвинулась назад, но не сдалась.
— Ты не можешь так меня игнорировать! — воскликнула она, пока баран рассматривал её, опустив голову и выставив на обозрение рога, а индюк распушил перья и закудахтал, что-то очень похожее на сигнал тревоги.
Харрисон склонился над кормушкой, чтобы наполнить сеном и, держа в руке вилы, неожиданно резко выпрямился. Он быстро и звонко свистнул, положив два пальца в рот, и огромный баран, вновь спокойный, поскакал к нему. Индюку потребовалось ещё немного времени, чтобы подумать, но в итоге он замолчал и сложил перья вместе.
Но самым агрессивным животным из всех был Харрисон.
— Послушай-ка ты, — сказал ей серьёзно на повышенном тоне, чтобы перекрыть шум дождя, который бил по крыше как падающие камни. — Вместе с моим агентом ты меня надула, выдавая себя за мужчину. Ты добралась до моего дома, несмотря на то, что дал понять — я не хочу видеть рядом людей. Ты заставила меня нырять в озеро, чтобы спасти твою толстую задницу и теперь ведёшь себя как возмущённая императрица? Разве тебя не учили, что каждая реакция — это следствие причины? И причина твоего поведения занозы-в-заднице?
— Я только хочу узнать, есть ли альтернативный маршрут, позволяющий вернуться домой?
— Ты можешь забраться по горло в озеро и перебраться на другую сторону. Однако не рассчитывай на мою помощь, и если умрёшь, то не жди, что соберу твои кости для их надлежащего захоронения.