Страница 10 из 51
Окей, я поняла, что моё присутствие не радует. Но знай, что твоё для меня тоже не переносится на дух.
Я остаюсь одна. Или вернее, остаюсь с четвероногой свиньей, которая так за мной наблюдает, что если бы я не была в бреду с лихорадкой, то интерпретировала как экспансивное любопытство. Напуганная, отодвигаюсь спиной по матрасу. Принц, кажется его так зовут, большое розово-серое животное, пятнистое как корова и совсем не грязное или вонючее. Он подходит к краю кровати, хрюкает и нюхает меня снизу.
— Ты ведь меня не съешь? — спрашиваю я и пытаюсь вспомнить, что едят свиньи.
Даже этот страх бесполезен, детский, как и моё сердце. Когда чихаю и меня охватывает холод, понимаю, что должна избавиться не только от своей глупости, но и от мокрой одежды.
Я скатываюсь с матраса и при этом слежу за свином, который... виляет хвостом. Возможно, я неправильно поняла из-за повышенной температуры, но мне кажется, что он даже улыбается. Смотрит на меня, виляет хвостом и улыбается. Если он заговорит, я закричу — клянусь.
Второй раз за несколько часов я добираюсь до ванной комнаты, граничащей со стеной и шкафом. Без двери, нет даже занавески. Я внимательнее оглядываюсь вокруг: вижу маленький туалет, раковину, душевой поддон, который больше похож на дыру в полу. Это определенно не похоже на ванную комнату в отеле «Four Seasons».
Снимаю одежду, которая тяжело падает на пол. Мне нужно также избавиться и от нижнего белья. У меня нет ничего на замену, пока не высохнет это.
Если б мне сказали: «Ты окажешься дома у Харрисона Дьюка обнажённой», — я б не поверила и не знаю, что сделала для более быстрой реализации такого предзнаменования. Сейчас, когда нахожусь у него, отдала бы не знаю, что, только бы не быть здесь.
Заплачу любую цену также за ванну с обжигающей горячей водой и гектолитром медовой пены, но сомневаюсь, что в этой монашеской келье имеется горячая вода, а единственное мыло — большая плитка зеленоватого оттенка, которая лежит на раковине. Беру её, чтобы понюхать; она жирная и выскальзывает из рук. Падает на пол с глухим стуком, как настоящий кирпич.
Принц начинает хрюкать, направляясь к двери. Я в панике — понимаю, что оставила сменную одежду на кровати. Немедленно нужно её взять, пока Харрисон не переступит порог!
Мне вновь кажется, что моё сердце разрывается. Я ощущаю его повсюду: бьёт в голове, во рту, расширяется в грудной клетке и затрудняет моё дыхание. Ощущаю себя вялой и словно в тумане. Реальность вдруг, кажется, стала сделана из медленно сменяющихся снимков, разделённых чёрными интервалами. И в одном интервале я поскальзываюсь на мыле и оказываюсь на полу.
Боль ничто по сравнению со смущением.
Мне хочется плакать, и быть может я действительно плачу, когда пытаюсь встать.
Я растянулась на полу на четвереньках, практически голая, за исключением трусиков. Без очков плохо вижу, наверняка у меня температура, и мне хотелось бы стать достаточно тяжёлой, чтобы пробить пропасть, которая сможет поглотить меня навсегда.
— Какого черта … — голос Харрисона Дьюка слишком близкий, чтобы надеяться, что он всё ещё снаружи, вырывает у меня крик. Нет смысла пытаться прикрыть себя руками: поверхность моего тела слишком велика, моя плоть такая же большая, насколько велико моё смущение. Если не умру от инфаркта сейчас, то не умру никогда.
— Не знаю, какие у тебя намерения, — сурово продолжает он, — но напомню тебе, что у меня есть член.
Протягивает мне руку, чтобы помочь встать на ноги, уставившись на мою грудь и даже не притворяясь, что смотрит на что-то другое. Потом отворачивается, берёт с кровати сухую одежду и снова бросает в меня.
— У меня не было женщины на протяжении веков, поэтому не провоцируй опять, — вердикт звучит без заигрывания, только раздражение. — Я вновь выйду, но поторапливайся.
Затем выходит наружу в сопровождении свиньи.
Оставшись одна, снимаю трусы и на одном дыхании одеваюсь. Мне нужно закатать несколько раз нижний край штанов и рукава у свитера. Ещё немного, и с меня всё свалиться. Ощущаю себя пугалом, закутанным в свободную одежду гигантского фермера. В данном случае, гигантский фермер — мужчина ростом выше метра девяносто и весом не менее ста килограмм, в основном мышц.
Его одежда пахнет мылом — не рафинированным, но приятным, с легким ароматом лимона. Словно из-за эффекта злодейского заклинания чувствую себя грешной и извращённой. Мысль носить его штаны без нижнего белья вызывает трепет в груди и судорогу в паху. Воспоминание о том, как Дьюк на меня смотрел, вместо того чтобы оскорбить порождает почти неприличный стон.
Я не такая. И не думаю о таких вещах. Я занималась любовью с немногочисленными мужчинами, и все они меня бросали, потому что холодна как подводная часть айсберга. Никогда не рассматривала секс превыше всего: им занимаются, когда ты с кем-то вместе. Однако получаемое мной удовольствие всегда было меньше облегчения, после того как заканчивалось притворство.
Женщина, одетая в эту огромную и тёплую одежду безумна, немного в лихорадке, презренная сомнамбула, странница, которая потеряла свой компас и хотела бы, чтобы Харрисон Дьюк засунул ей в рот язык, а руки положил на тело. Такая, кого совсем не обеспокоило сделанное им предупреждение.
Я касаюсь лба — да, он горячий. У меня галлюцинации без всяких сомнений. За сегодняшний день испытала слишком много травм, слишком много воды (вплоть до сердца), много озноба, много разочарований.
Харрисон входит без стука, сопровождаемый Принцем, который подходит и нюхает мои руки. Он пугает меня, но не так сильно, как хозяин. По крайней мере, хотя бы свинья ведёт себя любезно. С другой стороны, Харрисон не ослабляет зверское выражение на своём лице. У него морщин больше, чем у обычных сорокалетних мужчин, как будто вечная угрюмость решила окончательно и бесповоротно вспахать его лицо.
Хотя я делаю вид, что пристально смотрю на огонь, украдкой за ним наблюдаю. Небольшая площадь дома уменьшает проблему моей близорукости. Кажется, что детали проходят сквозь фильтр из очень тонкой органзы, но всё расположено довольно близко от меня, чтобы без труда понять, что происходит вокруг. Харрисон снимает куртку и вешает её на вбитый в стену гвоздь. Подняв с пола ускользнувший от меня кусок мыла, он моет руки. Пьёт, не знаю что, прямо из кувшина, не переливая содержимое в чашку. Достаёт из шкафа сотейник вместе с концентрированной едой. Каждое его движение медленное, но уверенное и с совершенным безразличием к моему присутствию в комнате.
Очередной чих, сотрясающий мою грудь, привлекает его внимание.
Харрисон поворачивается и рассматривает меня, пока стою рядом с камином. Его взгляд одновременно презрительный и отстранённый. Затем он роется в банке, что-то извлекает и приближается ко мне со стаканом воды.
Протягивает в моём направлении руку. Его пальцы длинные и мозолистые, ужасно мужественные. На ладони лежит белая таблетка.
На моё удивление он отвечает с резкой настойчивостью:
— Это аспирин, не экстази.
Соглашаюсь и проглатываю таблетку, запивая глотком воды. Харрисон забирает полупустой стакан и внимательно на меня смотрит.
— Лео — это выдуманное имя? — спрашивает меня тоном, не слишком отличающимся от тона инквизитора.
— Нет. Это сокращение, меня зовут Леонора.
— Херб это от меня скрыл. Сукин сын! Знал, что я никогда не соглашусь.
— Почему?
Он пробежал взглядом от макушки ещё влажных волос до кончиков босых пальцев.
— Потому что женщины приносят только проблемы.
— Это женоненавистническое и ложное утверждение.
— Не отрицаю, что это женоненавистническое, но не ложное. Более корректно подтвердить неточность формулировки. «Проблема» — не достаточно для описания разрушений, которые ты создала с момента прибытия. Этот мост, — Харрисон немного повысил голос и вытянул в сторону руку, как будто мост находился в комнате, и он на него указывал, — стоял там шесть грёбаных лет. И хватило того, чтобы по нему прошла ты, как он рухнул! Не говоря обо всей этой воде: не помню такой дождливой весны, сколько здесь живу. Какой будет следующий трюк: уронить мне на голову крышу?