Пассажир

– Не бойся, я каталог у конкурентов я порвал еще вчера, и цены их видел – сообщил Хуссейн – Сейчас их с торгов снимут и мы контракт возьмем!

Дверь открылась и в комнату вошла молодая чиновница. До начала разговора, доктор протянул ей тетрадь со стодолларовой купюрой между страниц. Надо сказать, что в то время в Ираке государственный служащий среднего положения получал 9 – 15 долларов США в месяц плюс бесплатный набор продуктов по талонам исходя из количества человек в семье, плюс взятки на сумму, зависящую от собственной позиции и таланта. Взяточничество, или «бакшиш» (что собственно считается подарком, а не взяткой) то, без чего не обходилось ни одно простейшее дело. Пройдешь мимо вахтера – дай и ему копеечку. Так на востоке осуществлялось перераспределение доходов в обществе. Кстати, о деньгах. Самая крупная купюра – 250 динар. На нее можно было купить, скажем, бутылку пепси на улице. Курс обмена к доллару составлял тысяча девятьсот динар за один доллар, соответственно, сто баксов, обменянные на динары, выглядели пугающей кучей денег. Поэтому кошельков никто не носил, деньги (небольшие) носили в карманах, а суммы покрупнее (ну от 100 долларов) – в черных полиэтиленовых пакетах. Идет такой человек по улице с черным пакетом, новичок иностранец может подумать, что там книги ну или пара кирпичей. Ан нет, деньги там.

Получив бакшиш, чиновница заулыбалась Хуссейну, и оба затарахтели по-арабски, изредка поглядывая на меня. Потом, она достала пакет документов и протянула Хуссейну, тот передал мне и я начал шлепать печать на листы.

– Вот, – довольно сказал Хуссейн – Теперь хорошо! И занялся разговором с чиновницей, совсем забыв обо мне, а я просто слушал плавную речь, по интонации догадываясь, что наши дела идут хорошо, что Хуссейну здесь рады, он имеет вес, а значит, дело будет сделано.

– Теперь на обед! – заявил мой компаньон, когда чиновница вышла из комнаты, унося в руках наши бумаги.

Мы приехали в ресторан, где наш обед затянулся и превратился в бесконечное действо, переходящее в ужин, деловую беседу и официальный прием. За столом нас посетили господа из министерства, и другие нужные люди. Основной груз беседы нес Хуссейн, а я лишь по мере возможности вставлял короткие фразы и демонстрировал степенную важность, кроме того, налегал на еду. Обедать на Востоке умеют. Обычный иракец весь день бегает по делам (ну или дремлет дома), перебиваясь крепким кофе и еще более крепким чаем, с сахаром. Сахара насыпают натурально пол стакана. Едят только вечером, но уже основательно, а если с гостями, то катастрофически обильно и долго. Так как я был гостем, то во все последующие дни и приезды меня каждый вечер кормили соответствующе, то есть на убой. Садишься за стол после рабочего дня, полного беготни, ожидания, бесконечных разговоров и снова ожидания, а потом снова беготни между ледяными от кондиционеров помещениями и горячей душной улицей, а на столе: свежие лепешки только из печи, приправы, хумус, соленья, овощи, нарезка мясная, салаты, супы. Конечно, нахватаешься всего этого, а потом появляется очень радушный араб и ласково спрашивает: «Ну а теперь, что кушать будете?» И далее по списку: шашлык из нескольких видов мяса, кебаб из нескольких видов мяса, карп, запеченный в тандыре, курятина вареная и на шампурах, кузи с бобами и бараньей лопаткой, и шурпа, и плов, и все это опять с вкуснейшими лепешками и приправами . А потом чай, а потом сладости. А потом опять чай. Чай по-арабски – «чай» удобно, но после всего этого, чая уже не хочется. И так практически каждый день. К концу экспедиции в Ирак, призыв «на обед» воспринимался уже без энтузиазма. Я даже пытался притворяться больным, симулируя опасные заболевания, но меня снова и снова безжалостно принуждали к обеду. Невежливо отказываться покушать с принимающей стороной.

Последующие дни шли как под копирку. Утром долгое ожидание, затем дорога в «организацию», ожидание там, через два часа сообщение, что сегодня никаких встреч не будет, далее дорога в офис, сидение там практически без дела до самого вечера, и пресловутый обед до ночи. Так продолжалось несколько дней. Все очарование загранкомандировки испарялось и приходило осознание того, что такое желанное многими, рабочее путешествие за границу, на деле тяжелое и зависимое пребывание в незнакомой обстановке с чужими правилами.

В один из вечеров, когда за окном офиса стемнело, и Хуссейн, не обращая на меня внимание, сидел за столом перебирая бумаги в явном нежелании идти домой, мне привиделся короткий сон. Я увидел листья пальм, которые словно широкие зазубренные сабли чернели на фоне синего ночного тропического неба. Сам небосвод был усыпанный гигантскими и древними звездами, а нагромождения старинного города отсекали геометрически правильные зубцы. У стен бродили звероголовые боги, львы ревели в темноте, свистели гиены, и стража глухо била древками копий об земляной пол в проходах ворот. Вечность, скрутила сознание как тяжелую намокшую тряпку, а потом со всплеском бросила в черный омут прошлого. Я захлебнулся и начал тонуть, потом резко открыл глаза.

Хуссейн также сидел за столом, уткнувшись в бумаги. Потом он отвлекся на минуту, вспомнил о моем существовании и спросил:

– Хочешь завтра в Бабиль? Дел все равно нет.

«Бабиль» – Вавилон по-арабски, и я сказал, что конечно хочу. Утром за мной заехал водитель и на раздолбанной машине мы выдвинулись в Вавилон. Дорога через бесчисленные поселки, заваленные мусором и пылью, заняла не больше часа. Мы въехали в оазис финиковых пальм и остановились на стоянке, дальше нужно было идти пешком. Здесь, вблизи Евфрата, было много зелени, серо-желтую пустыню скрывала трава, в кустах и акациях трещали птицы, а бесчисленные каналы поблескивали тяжелой глинистой водой.

Тропинка привела к пункту продажи билетов, где нас пропустили без всякой платы. Туристов все равно не было, кроме того, кассир узнал, что я из России и был крайне обрадован этим обстоятельством.

Через ярко-синие ворота богини Иштар мы вступили в город. Узкая, проложенная, словно на дне колодца тропа, вела между стен из древнего песчаника в лабиринт обплывших строений столицы древнего царства. Стены были испещрены разрушительным временем, в некоторых местах, на углах и перекрестках отчетливо была видна клинопись. Бесконечный лабиринт пустынного цвета стен, казалось, не имел ни выхода, ни входа. Следуя вдавленным много тысяч лет назад знакам, я повернул за угол, и вступил в квадратный зал. Солнце внезапно исчезло, а мой провожатый растворился в мареве жаркого полдня. Зал был закрыт полуразрушенным куполом, тени в углах дрожали и шевелились, и чей-то шепот казалось, шелестел по темным углам:

– Мы знаем тебя, мы тебя знаем…

Я поднял голову, и закружился, следуя вверх, в яркое небо в дырявом куполе, за водоворотом духов всех пустынь и степей, за их призрачными армиями, за леопардами, царями и войнами, за руинами их столиц и шатрами властителей, стертых давным-давно и превратившихся в ковыль и в пыль.

– I lost you – проговорил водитель, появившийся в дверном проеме – Йелла, go. И он показал руками направление. Я пошел за водителем. Мы еще полчаса побродили по улицам с древним асфальтом под ногами, а потом развернулись и пошли в сторону машины. Делать было больше нечего. Вавилон был пуст и мертв, а еще становилось нестерпимо жарко, романтизм обстановки выпаривался из организма и стекал по спине вместе с каплями пота.

В пустыне на жаре устаешь очень быстро, когда мы снова оказались в машине и кондиционер обдул нас своим живительным холодом, я с облегчением вздохнул и подумал, что на сегодня хватит экскурсий, хождений, древностей и фантазий, и что хватит самого Ирака, с его древними и современными идолами, пылью и жарой. Пора было менять климатическую зону, дожди и тяжелое серое небо Родины давно и явно меня ждали. К счастью, через пару дней все дела были закончены, Хуссейн сказал, что через неделю он пришлет подписанный контракт, нашу первую крупную сделку. Я сел в такси и под напутствия Хуссейна, а также в компании с его дальним родственником, которого он подсадил в машину за мой счет, снова пересек пустыню, сел в самолет в чистенькой Иордании и прилетел домой.