Страница 39 из 76
Скрестив руки на груди, я откинулась на спинку стула, копируя его позу, но не нарочно. Я попыталась улыбнуться, но улыбка вышла слабой и неуверенной.
— Я уверена, что медсёстры подвержены большому стрессу. Особенно когда имеешь дело с такими трудными пациентами, как ты, — я глубоко вздохнула, чувствуя, что папа нуждается в утешении, а не дерзости. Смягчив свой тон, но добавив решимости в голос, я заверила его: — Мне нравится то, что я делаю, папа. Я люблю готовить.
Он издал гортанный звук, и я тут же почувствовала его недоверие к моим словам.
— Я беспокоюсь о тебе. Я беспокоюсь о том, что будет с тобой, когда меня не станет.
— Поэтому никуда не уходи, — упрямо бросила я ему.
Он покачал головой и снова посмотрел на меня.
— Я делаю всё, что в моих силах.
Дыхание со свистом вырвалось из меня, опустошив мою грудь с побеждённым вздохом.
— Я знаю, — я откашлялась и попыталась сделать наш разговор менее напряженным. — Дела с фудтраком идут нормально, старина. Я справлюсь.
Папа сжал губы в жёсткую гримасу. Очевидно, этого было недостаточно, чтобы прогнать его страхи.
— Малышка, ты никогда не мечтала о фудтраке. Что случилось с работой в ресторане? Ты потратила все свои деньги в Европе и вернулась с забавными идеями.
Мои "гладиаторские" сандалии внезапно стали самой интересной вещью в комнате. Я вернулась из Европы, чтобы быть с ним. Если бы папа не заболел, я бы никогда не вернулась. Я бы потратила свою жизнь, готовя за серую зарплату в древних, грязных кухнях, где никто не знал имени моего бывшего парня.
— Я вернулась из Европы, чтобы остепениться.
— Ты уже остепенилась, — напомнил он мне. — Разве не этим ты занималась с тем заносчивым парнем?
Я вздрогнула при упоминании Дерека, болезненное чувство прокатилось по моей спине и скрутило желудок.
— Дерек был ошибкой.
— А Европа чем была?
Моим спасением. Но я не произнесла этого вслух.
Папа никогда раньше не заводил серьёзных разговоров о моём времени в Европе. Он почти ничего не говорил о Дереке, хотя я знала, что он ему не нравится. Так что же всё это значит?
Я старалась сохранить терпение, но едва-едва справлялась.
— Европа была попыткой расширить моё ремесло.
— Для того чтобы открыть фудтрак с едой? Я люблю тебя, Вера, но я не собираюсь быть рядом вечно. Я просто...
Выражение его лица изменилось, оно исказилось от горя, сожаления и чего-то ещё, на что было больно смотреть. Моё сердце сжалось и стало трудно глотать. Я поняла, что это был страх. Мой отец боялся за меня.
— Я просто хочу знать, что с тобой всё будет в порядке.
— Я в порядке, — и я старалась говорить нормально.
Мне даже показалось, что мне это удалось.
Но страдальческое выражение папиного лица лишь усугубилось, а боль в моей груди возросла.
— Нет, это не так, малышка. Не знаю, что ты скрываешь, но эти демоны, должно быть, очень злые, раз ты пересекла океан, убегая от них. Прости, что заставил тебя вернуться.
— Ты меня не заставлял, — прошептала я, но ни один из нас не был убеждён. — На этот раз я ни за что не откажусь от тебя.
Это его не успокоило. Но прежде чем мы смогли продолжить наш разговор, в палату вошла Лиэнн, вознамерившись проверить его состояние. Когда она спросила, как у него дела, он попросил одеяло.
— И ещё одно для моей дочери. Она полна решимости просидеть здесь со мной до конца, но она не должна превращаться в эскимо.
Лиэнн улыбнулась мне, излучая доброту за мою преданность отцу.
— Я сейчас вернусь.
Она ушла, и я удивилась самой себе, признавшись:
— Я счастлива, как никогда за долгое время, — папа сосредоточил всё своё внимание на мне, ища правду на моём лице. — И когда мы с Дереком расстались... или даже раньше, я не была уверена, что когда-нибудь снова буду счастлива. Европа помогла мне. Я никогда не пожалею, что уехала. Я не могу сожалеть об этом, потому что это помогло мне двигаться дальше. Но я рада, что вернулась. Я рада, что могу провести так много времени с тобой и Ванном. Я рада, что мы с Молли снова в одном городе. И я люблю свой фургон с едой. Честное слово, папа. Я не такая уж большая трагедия, как ты думаешь.
Моё признание помогло ему расслабиться. Его плечи утратили свои жёсткие линии, а бочкообразная грудь поднялась со вздохом облегчения.
— Я люблю тебя, Вера. Больше всего на свете. Я борюсь с этой проклятой болезнью изо всех сил, но если я не смогу победить, мне просто нужно, чтобы ты знала, что заслуживаешь всего самого лучшего в этой жизни. Тебе никогда не нужно сдаваться, малышка. Никогда.
Горячие слёзы защипали мне глаза, быстро стекая по ресницам на щёки. Я попыталась незаметно смахнуть их, но они продолжали капать.
— Я тоже люблю тебя, папа, — всхлипнула я. — Ты уже подарил мне всё самое лучшее. Тебе никогда не следует беспокоиться об этом. У меня всё есть. Благодаря тебе у меня есть фургон. Если ты беспокоишься о том, смогу ли я выжить сама по себе, то да. Ты сам об этом позаботился.
И когда я произнесла эти слова, я поняла, что они были правдой. Я была глупой в отношениях с Дереком, но не потому, что мой отец плохо меня воспитал. Он сделал всё возможное. Он позаботился о том, чтобы я знала, как повзрослеть и стать успешной.
Я просто не слушала его.
Папа наконец задремал, наполнив тихое пространство палаты лёгким сопением. В палату заглянула ещё раз Лиэнн, отец уже спал, а я заскучала с телефоном в руках. Сообщение Дерека всё ещё светилось непрочитанным в моём почтовом ящике, но я отказывалась открывать его... отказывалась признать его существование. Теперь посланий было больше. Я уже сбилась со счёта, сколько раз на моём телефоне появлялось новое уведомление. Очевидно, он решил, что я и есть та Вера, которую он ищет. Но я не стала читать эти сообщения.
Я не смогла.
— Держится хорошо? — спросила медсестра, проверяя показатели отца.
Я наклонила к нему голову.
— Он как Рип Ван Винкль20.
Она нежно улыбнулась ему.
— Меня всегда поражает, как быстро он засыпает. Мне всегда требуется целая вечность, чтобы успокоиться.
— Он всегда был таким. И брат у меня такой же. Они словно теряют сознание.
— Мужчины, — пробормотала она, наклонив голову. — Они не беспокоятся о вещах, как мы.
Я вежливо рассмеялась, но она была не совсем права. Мой отец волновался больше, чем кто-либо из моих знакомых. И, может быть, иногда он был в этом прав. Она повернулась ко мне.
— Могу я принести вам газету или журнал?
— Конечно. Я бы с удовольствием почитала газету. Спасибо.
Через несколько минут она вернулась с "Геральд-Сан". Большинство отраслевых сплетен можно найти в интернете у пищевых блогеров или в интернет-журналах. Но газеты всегда печатали рецензии. Я сразу же переключилась на раздел "жизнь", желая узнать, есть ли что-нибудь новое в районе Дарема, и, возможно, проверить если там что-то о "Гурманке". Это был рискованный шаг, и никто не связывался со мной по этому поводу, но девочка во мне хотела верить.
Вместо местных новостей на меня с плоских страниц смотрело знакомое лицо. Это была заметка о новом ресторане в Шарлотте, производящего фурор на юго-востоке.
Я попыталась сглотнуть комок в горле, но, похоже, мне это не удалось.
На снимке был Дерек. Он прислонился к плите, окружённой гладкой сталью и блестящими аксессуарами. На накрахмаленном белом сюртуке шеф-повара не было ни единой складки, его имя и название ресторана были идеально вышиты на правой стороне груди. Его глаза на фото выглядели добрыми, в уголках рисовались морщинки, и они блестели от гордости. И его лицо. Его лицо было таким красивым, что почти причиняло боль.
В отличие от Киллиана, внешний вид которого вопил об опасности, хаосе и нарушении правил, Дерек был типичным американцем — блондин, голубоглазый, с чёткими точеными чертами лица. После того, как я переехала к нему, и всё стало еще хуже, я часто задавалась вопросом, был ли его успех больше связан с его внешностью, чем с его умением работать на кухне. Он был хорошим поваром, но не феноменальным.