Страница 92 из 130
После общего утреннего молебна, когда народ расходился по избам, со стороны Южных гор донесся странный звук. Вскоре над сизыми зубцами проклюнулась черная точка. Приближаясь, она зарокотала густеющим басом, на глазах превращаясь в исполинскую зеленокрылую птицу с блестящими глазами по бокам и красными лапами под брюхом. Кто-то воскликнул:
— Гусь-великан?!
Собаки напряглись. Люди же в страхе крестились.
Успевший зайти в дом Корней, услышав гул, тоже выскочил на крыльцо и задрал голову. «Птица» пролетела над ним в сторону Водопадов, где, похоже, и села — рокот разом прекратился.
Вновь собрались у молельни и возбужденно обсуждали — что это было?
— Это аэроплан — летательное устройство для людей. Надо сходить и скрытно поглядеть, кто в нем прилетел и зачем, — распорядился Григорий.
Вызвался, как всегда, Корней, к нему присоединились еще двое скитников. Следом увязался заматеревший, но по-прежнему такой же дурашливый, медведь Потапушка. Он, несмотря на солидный для медведя возраст, то пристраивался рядом, то, потешно вскидывая зад, забегал вперед.
Высокие крутобокие холмы, окружавшие озеро, не позволили пилоту при посадке вовремя сбросить обороты и погасить скорость. И хотя опытный Чванов сразу выпустил гидротормоза, самолет все же врезался в берег. От удара вырвало стойку шасси и безнадежно смяло правый поплавок.
Пилот и бортмеханик не пострадали, но у пассажирки, начальника вновь созданной геологической партии, рассекло в нескольких местах лоб.
Обработав раны перекисью водорода, Чванов умело наложил повязку. Спрыгнув на землю, мужчины помогли женщине спуститься. Когда она попыталась шагнуть, ее неожиданно повело в сторону:
— Голова сильно кружится. Похоже, сотрясение мозга. Не смертельно, главное — кости целы, — натянуто улыбнулась она.
В этот момент из пихтача выскочил громадный медведь и бросился к ним. Женщина от неожиданности завизжала, а пилот, не мешкая, выхватил из кобуры наган и дважды выстрелил в зверя. Косолапый от пронзившей его боли жалобно заскулил. Встав на задние лапы, — людям в этот момент со страху показалось, что он закрыл собой полнеба, зверь обернулся в сторону леса в надежде получить оттуда защиту. На глазах, выражавших удивление и укор, выступили слезы, из пасти потекла кровь…
Выбежавшие следом из чащобы люди закричали:
— Не стреляйте, не стреляйте! — но было поздно. Испустивший дух, медведь распластался посреди береговой террасы.
Потрясенные бородачи, истово крестясь, мрачно взирали то на людей в необычном одеянии, то на распростертого Потапушку, то на диковинный аппарат, уткнувшийся носом в береговые кусты.
Разговор не складывался. От чужаков смердело табаком и еще чем-то резким, тошнотворным. Изъяснялись они вроде по-русски, но вперемежку с непонятными словами. Лица мужиков гладко выскоблены.
— Здравствуйте, товарищи! — обратился к скитникам один из них, видно, главный, весь облаченный в черную кожу. — Вы уж извините за медведя. Показалось, что он собирается напасть. Сожалею, что наше знакомство началось с такого досадного недоразумения. Мы летели на рекогносцировку. На нашей карте этот населенный пункт не отмечен — вот и решили сесть. Да, как видите, неудачно — стойки и поплавок деформировали.
Скитники угрюмо молчали, а скобленый в коже продолжал:
— Познакомьтесь — это геолог Алданской экспедиции Магданова Светлана Николаевна. Она ранена, ей необходим покой дня на три. Мы тем временем попробуем отремонтировать самолет. Выручайте, товарищи!
Бородачи молчали, поглядывая на сумрачного Корнея. Наконец, после затянувшейся паузы, он, с трудом скрывая неприязнь, проговорил:
— Ты, мужик, наперед в чужой монастырь со своим уставом не лезь и за пистоль без нужды не хватайся. Звери тута многие ручные, почти домашние — человека не боятся. А насчет помощи еще поговорим. Здесь ждите.
Выслушав рассказ Корнея, наставник вздохнул:
— Помочь придется — куда деваться, не по-божески людей в беде бросать. Но и вести нехристей в скит не можно. Поселим в старой бане — все одно, не пользуемся, а им в самый раз.
Проводив чужаков до места, принесли им из скита несколько шкур и корзину с провизией. Женщина, принимая провиант, покачнулась и упала без сознания.
Узнав об этом, наставник из сочувствия пошел на уступку: разрешил сделать для нее исключение. Ее отвели в дом Елисея, в закуток в сенях, огороженный ситцевой занавеской, в котором когда-то доживал свой век праведник Лука-Горбун. Сойдя с гор, тот возложил на себя обет молчания, и с тех пор от него никто слова не слыхивал. Молился и то молча, даже губами не шевелил. И умер так же тихо. После вечерней службы был в здравии, а утром, когда позвали на трапезу, не вышел. Заглянули — уже закоченел. Лежит на постели, как дитя — обе ладошки под щекой.
С той поры, как он помер, в том закутке никто не живал и вещи Горбуна не трогали. Как позже выяснилось — напрасно! По крайней мере, разбери скитники его бумаги, они могли бы избежать немалого лиха.
Первые два дня Светлана даже не вставала. Еду ей подавали прямо в закуток. Увидев, что, трапезничая, она положила руки на стол, Дарья в платке, низко надвинутом на глаза[136], строго произнесла:
— Стол — это ладонь Господня кормящая, руки на него не ложь.
Приживалка растерянно улыбнулась, одернула руки и, привычно поправив волнистую прядь волос, извинилась:
— Простите, не знала.
Сами хозяева ели в горнице из одной деревянной чаши, широкой и уемистой, которую ставили посреди стола, после вознесения слов благодарности Создателю за данное им пропитание. Первая ложка — домохозяину, Елисею Никодимовичу. Остальные, по старшинству, разобрав ломти пресного хлеба, аккуратно, не спеша зачерпывали варево и несли ко рту, подставив снизу ломоть. Самый маленький Паша ел, стоя на коленях на лавке — иначе не дотянуться. Поев, каждый сметал на ладонь упавшие крошки. Встав из-за стола, крестились и кланялись в угол, откуда на них внимательно взирал освещенный желтым огоньком лампадки лик Христа, принесенный из монастыря Корнеем. Надо сказать, что постный стол был весьма скуден. Скоромный — обильнее, и лишь по праздникам, дозволялось щедрое изобилие.
На утро третьего дня жилица вышла во двор с непокрытой головой. Красиво расчесанные волосы ниспадали на плечи волнистыми локонами пшеничного цвета. Шрамы на лбу покрылись коричневой коркой, но не портили ее красоты. Даже, наоборот, подчеркивали нежную шелковистость кожи.
Корней, коловший смолистые чурки, изумленно взметнув брови, с восхищением уставился на гостью, а когда очнулся, густо покраснел, как будто совершил своим откровенно-восторженным взором тяжкий грех.
С той минуты образ сошедшей с неба богини не отпускал околдованного ее красотой мужика ни на миг. Он стал проявлять необычайную изобретательность, придумывая все новые и новые поводы, чтобы пройти мимо закутка, хоть в щелку увидеть волшебный лик, но занавеска всегда была плотно задернута. Сквозь ткань он ощущал лишь непривычный и, как ему казалось, восхитительный запах ее тела. Отныне все, что он видел вокруг себя, после промелькнувшей красоты представлялось ему грубым и чуть ли не безобразным.
На исходе дня во двор зашли товарищи Светланы. Спросили хозяина.
— Здравствуйте, Елисей Никодимыч! Спасибо за помощь! С ремонтом не получается. Нам нужно выбираться к Реке. Не могли бы вы еще с провожатым помочь — одним идти все-таки боязно, тайга ведь. Мы уж отблагодарим, в долгу не останемся.
Елисей, не чаявший очистить дом от нехристей, не колеблясь, кликнул сына:
— Корней, подь сюды… Слышь, что люди говорят, проводить до Реки просют. Иди к наставнику, спросись, да обратно пулей.
Сердце Корнея от нежданно свалившегося счастья чуть из груди не выпрыгнуло, а обрадованный пилот тут же снял висевшие на груди две черные трубки, закрытые с двух сторон прозрачными льдинками.
136
После того как староверка становится матерью, она не должна показывать ни единого волоса на своей голове. Поэтому платок староверки повязывают, как шлем, чтобы закрывал лоб, уши и шею.