Страница 91 из 130
Рабочие, подававшие грузы на настил, промокли по пояс и теперь, не имея возможности обсохнуть, стучали зубами от холода. Да и остальные озябли. Выручил, как обычно, главный союзник таежников — спирт. То, что оставалось во фляжке, выпили зэки, но у предусмотрительного Андрея Ермолаевича на дне ящика с образцами была припрятана заначка. Обжигающая жидкость не только согрела тела, но и развязала языки.
— Я думай, наше дело хорошо, — изрек захмелевший Бюэн. — Вода близко, сухари есть, работа нет, мало-мало гуляем, — и рассмеялся.
— Да уж, лучше не бывает — знатно устроились, — с улыбкой кивнул Петр.
Один из рабочих, с любовью взирая на Бюэна, расплылся в улыбке:
— А согласитесь, братцы, наш проводник замечательный человек.
— Эт точно! Эвенки — как дети: доверчивы, простодушны. Наверное, поэтому они так спокойно отнеслись к колонизации. Хотя и колонизации-то никакой не было. Русские селились по берегам больших рек и не тревожили коренных жителей, не вмешивались в их образ жизни. Кое-где даже наоборот, и такие случаи описаны в отчетах, казаки перенимали местный язык и местные обычаи, — начал рассказывать Андрей Ермолаевич. — Единственным следствием русского присутствия для инородцев был ясак — уплата всего-то двух соболей в год, который и воспринимался ими, не как дань, а как выражение вежливости и уважения к «белому Царю». Зато взамен они получили гарантии защиты и безопасности.
— Верно говоришь! Моя сестра вышла за лучи — хорошо, богато живет. Ее внук шибко хороший, — горячо поддержал Бюэн, похлопывая Изосима по спине.
— Русские не переделывали инородцев на свой лад, тем более не истребляли их по примеру испанских конкистадоров. Если местные желали соблюдать языческие обряды — тому никто не чинил препятствий. Можно только восхищаться мудростью российских казаков.
Андрей Ермолаевич, прервав свою речь, проверил уровень воды. Он поднялся на два вершка.
— Бюэн, я все думаю, отчего такое мощное наводнение? Дождь ведь не сильный прошел, — удивился рабочий из Башкирии Степан.
— Здесь — не сильный, в горах — сильный. Земля мерзлый, вода сразу в речку шел.
После полудня грязные буруны стали лизать настил. Встревоженный топограф распорядился рубить толстые ветви и сооружать из них третий этаж, но в это время вода, будто сжалившись, пошла на убыль. Уже к вечеру речка вернулась в свое русло. Грозный рокот сменился миролюбивым плеском. Рисковать все же не стали и всю ночь провели на дереве. Затянутое плотными тучами низкое небо давило на людей, как годами прокопченный потолок в бане.
Утром, удрученные сумрачностью почерневшей от влаги тайги, пошли собирать оленей и лошадей. Часть оронов стояла, сбившись в кучку прямо за протокой, остальных же поискать пришлось изрядно. Поэтому тронуться удалось лишь после полудня.
Дни становились все прохладней. Утром под ногами гремел отживший свое пожухлый лист. Почки, крепко сомкнув чешуйки, осмолились: приготовились к морозам. Остывший воздух теперь свободно разгуливал по обезлиственному лесу, увязая лишь в кедрачах и ельниках. На озерах росли, устремляясь к центру, прозрачные забереги. Местами они смыкались и укрывали хрупким стеклом почерневшую от холода воду.
После команды «Подъем!» требовалось усилие воли, чтобы выбраться из теплого спальника. Долгая дорога изрядно измотала людей. Они устали, истосковались по родным лицам, просторным теплым домам и мягким постелям. Осточертела и каждодневная многочасовая тряска на нартах. Одни эвенки и Изосим по-прежнему были довольны, веселы и дружелюбны. Как будто не замечали ни холода, ни сырости, ни прочих неприятных спутников осени.
Наконец подошли к гольцу со ступенчатой вершиной. На нем за один день (что значит опыт!) установили последнюю в этом сезоне пирамиду. К макушке поднимались сначала через труднопроходимые поля кедрового стланика, а выше — по ускользающим из-под ног каменистым осыпям, покрывавшим склоны горы со всех сторон.
Когда-то здесь стояли скалы. Время рассекло их на крупные глыбы. Глыбы — на камни, а те в свою очередь рассыпались щебнем. Так на их месте появился текучий курумник. Пройдет пара миллионов лет, и от него останется лишь мелкий песок, смытый дождями в реки.
Отсюда шли уже строго на юг, прямо к оконечности хребта, упирающегося каменным носом в устье речки Быстрой — конечной точке маршрута. Там их должны ожидать аэросани. Потребовалось еще трое суток, чтобы преодолеть последние шестьдесят верст, и 25 сентября 1939 года караван наконец подошел к условленному месту.
А вот и лиственница с орлиным гнездом. Рядом вьется дымок — их уже ждут. От сознания, что долгий, трудный путь позади, на душах у людей и радостно и грустно.
Грустно от того, что завершилась особая, ни с чем ни сравнимая по эмоциональной насыщенности, полевая жизнь, а радостно от предвкушения скорой встречи с родными и близкими.
Вместе с тем у каждого еще была и своя, особая радость. Топограф радовался тому, что отряд выполнил без потерь абсолютно все полевые задания и вышел к месту встречи, опоздав всего на сутки. Бюэн потирал руки от того, что заработал для стойбища уйму денег. Изосим вообще чуть не запрыгал от счастья, когда Андрей Ермолаевич подарил ему лошадок, так полюбившихся скитнику.
Утром белоснежная пелена, накрывшая тайгу, превратила неприглядный от черноты обнаженных стволов лес в сказочное царство: пни — в часовенки, валежины — в заплывших жиром тайменей, ели — в могучих богатырей, кусты — в дворцы с ажурными башнями, окошками, сквозь которые сочился голубоватый свет. Белые мохнатые «листья», тихо падая с высоты незримых небесных деревьев, быстро укрывали все вокруг.
Было немного обидно видеть, как налетавший ветерок разрушал одну за другой эти сказочные фигуры и ажурные постройки. Снег покрывался стежками заячьих и оленьих следов.
В стойбище караван въехал, когда солнце, скатившись вниз, с трудом продиралось сквозь густые кроны кедров и елей к невидимому горизонту.
Корней уже поджидал их. Заслышав знакомое «От! От!», он выбежал навстречу каравану и увидел возмужавшего сына, восседавшего на огромном ороне необычного вида: широкий, почти до земли хвост, голова и шея покрыты спутанными прядями длинных волос. Сердце отца переполняла гордость. Корней вспомнил, что таких же «оронов» он видел в мерцающем свечении, исходившем от агата, найденного им в южных скитах еще в юности.
Пожимая руку Бюэна, скитник спросил, кивнув на Изосима:
— Ну как, не подвел?
— Твой сын настоящий кочевник! Все делал! Молодец!
Эвенк еще долго расхваливал Изосима и благодарил Корнея за то, что отпустил сына в экспедицию, говорил, что Изосим тоже хороший шаман. Что Васкэ без него умер бы, что теперь Изосим и Васкэ — братья и что он даст ему за работу двое нарт и четырех сильных оронов.
Заказ варлаамовцев на одежду и унты из оленьего меха уже был готов. На следующий день отец с сыном погрузили все на нарты и поспешили домой, пока по реке не хлынула сплошная шуга.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Не бытие определяет сознание,
а сознание определяет бытие.
НЕБЕСНЫЕ ГОСТИ
В Троицу, на 1940 год от Рождества Христова, над Впадиной радостно и торжественно сиял прозрачный голубой шатер. Занимался теплый солнечный день.
Скитские бабоньки еще с вечера украсили стены в домах березовыми ветками, у порога и под окнами разложили пучки молодой пахучей травы, а у икон поставили скромные букетики горицвета.