Страница 64 из 130
— Спаси Христос, — поздоровался он, как ни в чем не бывало подавая каждому широкую, как лопата, ладонь. — Эко дело! А мне и невдомек, что гости пожаловали. И, кажись, высокородных кровей. — Старик снял лосевую тужурку и пригладил руками взлохмаченные волосы.
— Сударь, вы уж простите нас, Христа ради, что мы тут похозяйничали — отобедали без дозволения. Сами изволите видеть, в каком состоянии — шесть дней не ели. Чуть дошли, — за всех извинился юнкер Хлебников.
— Дык правильно, што похарчевались. Пошто животы терзать. Тем паче, ноне Троицын день… А я вот удумал рыбки наловить — попраздничать. Ан нет, не берет — сыта. Вона сколь ноне комарья. Глотай, хошь лопни, — улыбнулся дед одними глазами, но так радушно, что мгновенно расположил к себе.
Глядя на исхудалые измученные лица пришлых, не сдержался, попенял:
— Как можно так отощать? В лесу эвон скока съедобных корений, трав. Не ведали? А надоть, коли в лес пошли. Хороши татарник, сурепица, желтая лилия. Особливо питателен борщевик. Ну да ладно, покеда самовар заправляю, сказывайте, откеля и куды путь держите. Не по мою ж особицу явились. Можа, советом пособлю. Лучше меня здешние места нихто не знат.
— Простите, отец, как вас величать? — спросил штабс-капитан.
— Родители Лексеем нарекли, но с той поры, как перва борода враз на всю харю отросла, Лешаком кличут. Так все Лешак да Лешак. Гляньте, чем не Лешак, — старик ловко задрал до подбородка низ рубахи, и гости увидели густую, с проседью пополам, рыжую шерсть, сплошь покрывавшую живот и грудь. — Так все ж — што вас-то сюды завело?
Офицеры в некотором замешательстве переглянулись. Первым нашелся поручик Орлов. Сочиняя на ходу, он поведал о том, что их группа представляет собой часть комплексной экспедиции академии наук и занимается сбором исторических документов, поиском следов первопроходцев на окраинных землях страны и что уже есть уникальные находки.
Товарищи, слушая, таращили глаза от удивления. Но поручика уже понесло — не остановить! Хотя впоследствии он и сам не мог объяснить толком, для чего так складно врал.
— Семь дней назад, — продолжал Орлов, — наш проводник якут сбежал на лодке со всем снаряжением и провиантом.
При этих словах, жевавший клок бороды старик недоуменно вскинул седые, кустистые брови и, недоверчиво покачивая давно не стриженой патлатой головой, пробормотал:
— Однако ж! На якутов не похоже — боязливый народ.
Увлеченный сочинительством, поручик не обратил на эту реплику внимания:
— Теперь мы ищем проводников-тунгусов, чтобы с их помощью выбраться на Аянский тракт.
Тут простодушный Лешак и вовсе изумился:
— Это ж далече! И тунгусов ноне не сыскать. Оне сюды своих оленей токо в зиму пригонют. Снега тута помене — оленям ягель сподручно копытить… Во! — осенило деда. — Здеся и дожидайтесь — че торопиться? А што до истории — так ее в монастыре хошь лопатой греби. Хто основал? Хто жил? Откель те люди? Пошто забрались в эдаку глушь? Кудысь подевались? Спросов уйма. Я уж скока тута живу, а ответа не ведаю. А вы грамотные — разберетесь. Можа, в записных книгах че вычитаете. Оне на старом славянском писаны… Вот где загадки, а вы — трахт! Ниче тама не сыщете. Тута антиресы, не сумлевайтесь. Монастырь не мал — на кажного по три кельи выйдет. Как вычитал один знакомец, тожа из дюже грамотных, тута по списочным книгам две дюжины монахов значилось, к ним еще восьмерых послушников прибавь. А вон в той постройке игумен, иеродиакон и два иеромонаха жили. Так што могу не токо вас, а, почитай, всю вашу эспидицу принять.
Офицеры согласно кивали — сейчас главное было поесть и передохнуть.
— Покорнейше благодарим, отец. Остаемся. В обузу не будем. Мы много чего умеем, даже золото мыть. У вас вон кремневка висит, а мы все отменные стрелки — дичи впрок набьем, были б ружья, — ответил за всех штабс-капитан.
— Эка невидаль! Ентого добра целый арсенал: луки тугие и ружья всех калибров с огнеметным зельем. Монахи хоть и молитвенные люди, но без промысла тута не выжить. Зверя-то Господь на што в лесах поселил? Штоб людям прокорм обеспечить. А можа, и оборону случалось держать. Сам я, правда, таперича больше рыбку ем. Ее сподручней жевать — зубы-то сгнили. Ох и намучался я с ними, как болеть начали. Ажно удавиться хотел — эдак невтерпеж было. Спасал гвоздь: прикоснешься к нему больным зубом, опосля его в дерево забьешь — боль и уходит. Таперича благодать — саднить нечему.
Старик растянул губы в улыбке, и гости сквозь седые заросли окладистой бороды увидели розовенький, как у налима, овал десен.
— Дедусь, а сколько ж лет вы здесь живете?
— Небось пятьдесят, а можа, и боле. Не считал.
— И все это время один?
— Один, как бирюк. Зимой токо тунгусы бывает, заглянут, а летом, староверы навестят. Так што премного удоволен, што остаетесь. Покалякать по-человечьи страсть как охота.
— Что ж к людям не переедете? Кто вас неволит?
— Эт ты в точку попал, мил человек. Злато неволит. Оно ж как притянет, так не вырвешься… Я уж стока его намыл, што и на двух подводах не увезть, а все не брошу — така зараза.
— Знакомая история, — понимающе кивнул есаул Суворов. — Кто хоть немного намыл рыжухи, тот заболевает этим на всю жизнь и вкалывает, ради нее действительно, как каторжник. Но не по приговору, а добровольно, старательно. Потому и зовется — старатель. И не только страсть к богатству движет им, но и страсть к риску, азарт — вдруг намою или найду что-либо неслыханное.
— Верно глаголешь. Откель знашь? — удивился старик.
— Довелось два сезона бутарить.
— Попервости, когда мыл все мечтал в деревню козырным тузом возвернуться. А ноне интерес к щегольству остыл. Да меня тама, поди, давно забыли. Годки-то верно перемерли. Эт я штой-то задержалси на белом свете. Таперича все голову ломаю, кудыть с пользой намытое употребить. Душа просит на доброе дело, а никак не смякитю, на како, прах его побери.
Воздух от высоко стоящего светила сделался горячим. Даже в Якутии, в краю, где земля проморожена на глубину в сотни сажен, выпадают такие дни, когда хочется спрятаться от палящего зноя. Правда, лишь набежит на солнце тучка, так тут же начинаешь ежиться от холода, сочащегося из оледенелого земного нутра.
Сегодня выдался один из таких дней. Тайга нежилась в летней истоме. Мичман, насторожив самострелы на оленьих тропах в верховьях ключа Студеного, возвращался в монастырь. С Лешаком они договорились, что тот будет промышлять понизу. Старика это устраивало — подниматься вверх, к истоку ключа, ему уже было в тягость.
Шел мичман по дну распадка среди угрюмых елей, а перед его глазами неотступно стоял завораживающий блеск невиданных сокровищ. Как ни старался он избавиться от навязчивого видения, эта картина беспрестанно всплывала в памяти.
Дело в том, что вчера дед не утерпел и показал «академикам» свои богатства, хранящиеся в закрытой на замок келье рядом с трапезной. Того давно терзало желание похвалиться. Хотелось чтобы хоть кто-то по достоинству оценил то, чем владеет сын бедняка из Орловской губернии.
«Чего таиться? Покажу-ка своим приживальцам, а то неровен час помру — какой тогда от всего этого прок», — отбросил старик сомнения и не пожалел, что открылся. Наблюдая, как округлялись глаза «академиков» при виде бочонков, заполненных драгоценностями, мешочков с хрусткой рыжухой, чисто вымытых самородков, сваленных прямо на пол, он получил редкое, неизъяснимое наслаждение. Быть может, именно ради таких сладостных минут и стяжают люди богатства?!
Мичман, оторопевший от детской доверчивости старика, не сдержался, спросил в лоб:
— А не боитесь, что мы вас ограбим? Вы ведь совсем не знаете нас.
— Дык я, сынок, давно свое отбоялся. И не дано нам знать, как лучше: так али эдак? Как душа попросила, так и поступил…
Увиденные сокровища не давали теперь мореходу покоя.
«Зачем такое богатство деду? Он им не пользуется и пользоваться не будет. А на такое количество золота можно закупить столько оружия, что хватит вооружить целую армию и изгнать большевиков из Охотска и Аяна. Объявить все побережье свободной зоной. Предоставить всем государствам Тихоокеанской акватории право беспошлинной торговли, а они обеспечат нашей территории, назовем ее Новой Россией, международное признание. Правительство из истинных патриотов создаст такие условия для жизни, что и остальные российские территории сметут большевиков», — мечтал он.